J.R.R.Tolkien ЛЭЙТИАН
или
ОСВОБОЖДЕНИЕ ОТ ОКОВ
Баллада о Берене и Лутиэн
- I.
Король на земле в годы давние жил:
Еще человек по лесам не бродил,
Но была его власть средь пещерных теней,
Держал он леса под рукою своей.
Корона из листьев, зеленый наряд,
Стоят его копья высокие в ряд;
Сияние звезд захватил он щитом,
А солнце с луной появились потом.
Когда к Средиземья простору нескоро
К темному берегу из Валинора
Эльфийского войска вернулись полки,
Знамена летели, зажглись маяки,
Шагали когда короли Эльдамара
Под небом вперед на войну для удара,
Тогда серебром его трубы звучали
И солнце с луною свой путь начинали.
В Белерианде, в далекой дали,
В Дориате, среди огражденной земли
Тингол там на троне своем восседал,
И многоколонным был каменный зал:
Жемчуг, бериллы и бледный опал,
Металл, что работою тонкой сиял,
Мечи, топоры, и доспехи, и щит,
Блестящие копья - все грудой лежит:
За богатство свое он немного бы дал,
Он только одну всех дороже считал,
И за одну все отдал бы взамен -
Прекраснее всех его дочь, Лутиэн.
С гибкостью той никому не бежать
По зеленому лугу под солнцем опять;
Девы такой не бывало с тех пор
От зари до заката, от моря до гор.
Плащ ее был как весной небеса,
Но серыми были как вечер глаза;
Всю ей одежду цветами расшили,
Темны, словно тень, ее волосы были.
Ноги легки, словно птицы полет,
Смех, как веселый источник, течет;
Тонкая ива, наклон тростника,
Аромат, что весной наполняет луга,
Света на листьях игра самого,
Голос воды, много больше того
Прелесть ее и ее красота,
Свет ее ясный, ее чистота.
Жила среди чар она так вдалеке,
Эльфийская сила держала в руке
Дориата лесного просторы, пути;
Тропинку туда невозможно найти,
Никто не посмел бы незваным бродить
И чуткие листья в ветвях шевелить.
К Северу страха лежала страна
И Дунгортеб называлась она,
Тенью вершины вздымаются прочь;
За ней простиралась Смертельная Ночь,
Таур-ну-Фуина чаща темна,
Там солнце померкло, туманна луна.
Край неизведан на юге лежит;
На Западе древнее Море шумит,
Безбрежно, свободно оно, без преград;
Голубые вершины к Востоку стоят,
Туманом своим заслоняя просторы -
То внешнего мира далекие горы.
Тингол ныне в скальном чертоге своем,
В котором и ночью светло, словно днем,
Был королем Менегрота земли:
Смертных дороги к нему не вели.
Его королева с ним рядом была,
Дивная Мелиан тихо ткала
Заклинанья свои, и окутала трон,
И чары ложились на каменный склон;
Длинным и острым владел он мечом,
Буков и вязов он был королем.
Трава зелена была, листья длинны,
Пели дрозды на просторе страны,
Под тенью ветвей и под солнечным светом
Там пробегала зимою и летом
Лутиэн, это дивное Эльфов дитя,
Танцуя в долине, в луга уходя.
Звезды сияли, был чист небосклон,
Искусной рукою играл Даэрон,
Когда в темноту тихо день уплывал,
Дивную музыку он создавал
Серебряной флейтой, спокойной и ясной,
Для Лутиэн, этой девы прекрасной.
Здесь радость была, и легки голоса;
И ночью и утром беспечны леса;
Мерцали алмазы и светлый венец,
И золото красное тонких колец,
И эланор с нифредилем не вяли,
Вновь на траве поутру расцветали,
Бессчетные годы Эльфийской земли
Над Белериандом катились вдали,
Пока роковой день не грянул потом -
Эльфийские арфы поют нам о том.
- II.
На Севере дальнем, где каменный склон,
Был в черных пещерах незыблемый трон,
Огнем окруженный, удушливый дым
Столбами клубясь, поднимался над ним,
Жизнь убивая, и тьмы глубина
Темницами страшными только полна,
Смерть безнадежным уделом была,
Если судьба в эту тень привела.
Король там сидел, и древнее он был
Всех, кто под небом когда-нибудь жил.
Чем море с землею, и чем небосклон,
Был он древнее, сильнее был он,
Чем Эльфы и Люди помыслить могли.
Он разума бездной в далекой дали
Из силы предвечной был он сотворен;
Мир еще не был тогда возведен,
Когда он во тьме одинокой блуждал,
Огонь в нем неистово-страшный пылал.
Тьму принеся разрушений и ночь
В Землю Благую, умчался он прочь,
Чтоб в Средиземье отстроить опять
И под горами твердыни поднять,
Снова рабов собирая туда;
Смертная тень его скрыла врата.
Его воины с копьями были стальными,
Мечами из пламени, следом за ними
Волк пробегал, и змея проползала
С глазами без век. И война запылала,
Гибельно войско шагнуло вперед,
Полями и лесом отправясь в поход.
Где долго мерцал золотой эланор,
Они пронесли через этот простор
Черные флаги; где зяблики пели,
Где арфы прекрасные дивно звенели,
Вороны тьмою кружили лишь ныне
В черном дыму, далеко по пустыне
Моргота слуг обагрились мечи
Над трупами в этой кровавой ночи.
Медленно тень его мрачною тучей
С Севера шла, и рукою могучей
Падала местью, сминая, ломая,
На смерть или рабство в аду обрекая:
Он Северный ныне сраженный простор
Держал под своею рукой с этих пор.
Но все еще жил средь холодных вершин
Барахир, тот Беора отчаянный сын,
Он власти с землею отныне лишен,
Кто князем Людей был однажды рожден,
Изгнанником ныне скитался в лесах
И прятался в вереске, в серых полях.
С ним дюжина воинов рядом бродила,
Верных, когда вся надежда остыла.
И в песне эльфийской звучат имена,
Хоть долгие годы прошли, как волна,
С тех пор, как Дагнир и отважный Рагнор,
Радруин, Дайруин и смелый Гильдор,
Горлим Несчастный и Хатальдир,
И Уртель с Артадом покинули мир;
С тех пор, как отравою черной стрела
Белегунда и Барагунда взяла,
Бреголаса могучих двоих сыновей;
С тех пор, как ушел из-под рока цепей
Тот, песня о ком - достояние мира,
Берен прекрасный, тот сын Барахира.
Вместе к болоту в минувшие дни
Из дома Беора те люди одни
К дымному Сереху вмиг поспешили,
И Финрода в битве они защитили,
В день пораженья копьем и мечом
Того защитили, кто был королем
Светлейшим из всех; он завет заключил
Дружбы навеки. На юг поспешил
В Нарготронд, к своему королевству затем,
Где он носил как корону свой шлем;
Но на север они возвратились домой,
В отчаянье ныне сражались со тьмой,
Бесстрашны они, хотя было их мало,
Их Моргота ненависть всюду искала.
Они там такие вершили дела,
Что погоня никак их поймать не могла,
Охотники сами бежать были рады.
За каждого ныне сулили награды,
Достойные даже богатств королей,
Но Морготу не приносили вестей
Даже о том, где их тайный приют;
Ведь там, где высокие сосны растут,
Где голый, крутой поднимается склон,
Где снегом засыпанный Дортонион,
Где ветры свирепствуют над головою,
Там горное озеро, днем голубое,
И отражается в зеркале вод
Элберет звездный ночной хоровод,
И дальше на Запад уходит над ним.
Место доныне то было святым:
Ни Моргота тень и ни зло не дошли
Сюда до сих пор; колыхаясь, росли
Березы у озера, светлый их круг
Шептался в тиши, и лежали вокруг
Вереска пустоши, древних камней,
Словно Земли обнаженных корней,
Вершины видны, и лишь вереск один;
Зовется то озеро Аэлуин.
Повелитель с друзьями, как загнанный зверь,
Прятался там под камнями теперь.
Горлим Несчастный, Ангрима сын,
Гласит эта повесть, из всех был один
Самым отчаянным. В жены он взял,
Когда счастливо жребий его протекал,
Эйлинель, что прекрасна была и светла;
Чиста их любовь до пришествия зла.
На войну он уехал; вернулся с войны -
Поля его ныне огнем сожжены,
И позабытый стоит его дом
Тихо в лесу погорелом, пустом;
Нет Эйлинель, среди павшей печали
Никто не ответит, куда ее взяли
На смерть или рабства страдания прочь.
И тьмою упала тогда эта ночь,
Сердце его затемнив навсегда,
Но сомненье глодало его иногда,
В диких скитаниях, ночью без сна,
Он думал, что все же могла бы она
До зла появленья бежать на простор,
В лесу она, может, жива до сих пор,
Не умерла и вернется опять,
И будет пытаться его отыскать.
Так убежище он иногда оставлял,
Далеко по опасной дороге блуждал,
Возвращался он к старому дому в ночи,
Огня в нем не видя и света свечи,
Лишь новое горе он там получал,
Пока в ожидании тщетно стоял.
Тщетно иль хуже - ведь множество глаз
Моргот в леса посылает сейчас,
Что проницают туманы земли;
Горлима путь они видеть могли.
И вот как-то день опустился потом,
И Горлим отправился прежним путем
Вниз по заброшенным ныне полям,
Дождик осенний спешил по пятам.
Но посмотрите! Там пламя свечи
слабо в окне показалось в ночи,
Ветер пронзительный воет в горах;
Надежда им ныне владеет и страх.
Он заглянул. Эйлинель у окна!
Она изменилась, но это она.
Измучена горем, в глазах ее голод,
Терзает ее нарастающий холод;
От плача ее потускнели глаза.
- Горлим, о Горлим! - стекает слеза, -
Нет, ты не смог бы меня позабыть.
Увы! Тебя в битве сумели убить,
И ныне должна среди голых камней
Одна умирать без любви я твоей!
Он закричал - и тут пламя свечи
Погасло, и в ветре холодной ночи
Волки завыли; на плечи легли
Цепкие руки из адской земли.
И Моргота слуги, его там поймав
И в цепи жестоко его заковав,
Повели к Саурону, начальнику их -
Волков повелитель и духов немых,
Безжалостней всех, кто вставал на колени
Пред Моргота троном. На Острове Тени
Твердыня его; но он вышел вперед,
По Моргота воле отправясь в поход,
Чтоб Барахира найти в этот раз.
В лагере мрачном сидел он сейчас,
Его слуги добычу туда волокли.
На Горлима тяжкие пытки легли:
В оковах теперь его ноги и руки,
Он был погружен в жесточайшие муки,
Чтоб волю сломать и сознанье склонить
Предательством пытку свою прекратить.
Но ничего он тогда не сказал
О Барахире, печать не сломал,
Что верностью крепко сковала язык;
Но наступил перерыва тут миг,
Рядом неслышно тогда кто-то встал
И, наклонившись, ему зашептал,
Об Эйлинель ему стал говорить:
- Хочешь зачем свою жизнь позабыть,
Когда тебе нужно лишь несколько слов,
И вместе ты с нею уйдешь без оков,
И жить вы отправитесь в дальний предел,
Друзья Короля? Что б еще ты хотел?
И Горлим, истерзанный долгою мукой,
Измученный ныне с женою разлукой
(В Сауронову сеть, был уверен, попалась
Еще и она), и тогда зашаталась
Верность, желания в нем возросли.
Не успел он решиться, его повели
Туда, где на камне сидел властелин,
К Саурону немедля. И ныне один
Пред страшным и темным он ликом стоял,
Сказал Саурон: - Ну же, смертный шакал!
Что же я слышу? Решил ты со мной
Теперь торговаться? Ну, правду открой!
Какая цена? - И тут Горлим склонил
Голову низко и все повторил
Медленно через мучения тьму
Бесчестному он властелину тому,
Что хочет он вновь на свободу уйти
И Эйлинель свою вновь обрести,
Чтоб жить их отправили в дальний предел,
Друзей Короля. Больше он не хотел.
В ответ Саурон, улыбаясь, сказал:
- Раб! Как ты мало себе пожелал
За позор, что отныне у всех на виду!
Исполню я это! Так ну же, я жду.
Быстро мне правду теперь говори!
Но Горлим уже колебался внутри,
Но взгляд Саурона его удержал,
Он стал говорить и ни слова не лгал:
От первого шага он должен идти
Вперед по бесчестному ныне пути:
Все, что он знал, он теперь рассказал,
Своего властелина и братство предал,
И, замолчав, на лицо он упал.
Саурон рассмеялся тогда: - Ты шакал,
Низкий червяк! Ну-ка, встань поскорей,
Слушай меня! Ныне чашу испей,
Что я приготовил тебе наконец!
Только фантом ты увидел, глупец,
Его сделал я, чтобы он изловил
Твой разум влюбленный. Лишь он это был.
Холодно жить с Саурона фантомом!
Твоя Эйлинель! Лишь могила ей домом,
Мертва она, плоти ей больше не надо.
Но все же тебе подарю я награду:
Ты с Эйлинель скоро будешь опять,
В постель ее ляжешь, чтоб больше не знать
О войне - или мужестве. Вот твоя плата!
И Горлима тут потащили куда-то,
Жестоко убили; и мертвое тело
В могилу, во влажный курган полетело,
Давно Эйлинель там лежала в земле,
Убитая Орками, в черной золе.
Смерть была Горлиму так воздаяньем,
Проклял себя он последним дыханьем.
Обрушился Моргота ныне удар
На Барахира; от бдительных чар
Ничего не осталось предательства силой,
Место святое им стало могилой,
Аэлуин; ныне обнажены
Тайные тропы пред ликом войны.
|
- III.
С Севера темная туча ползла;
Ветер осенний преддверием зла
Свистел среди вереска; в серой печали
Аэлуина там воды лежали.
- Берен, мой сын, - так сказал Барахир. -
Знаешь ты, слухом наполнился мир,
Что выслано войско теперь против нас;
И пищи уже истощился запас.
И на тебя ныне жребий упал,
Должен пойти ты один среди скал,
Ты у друзей должен помощь достать
И, что в лесах нового слышно, узнать.
Да будет удача с тобой на дороге!
Мы ныне тебя отпускаем в тревоге,
Нас мало теперь, возвращайся скорей:
Горлим блуждает уже много дней
В лесах, или умер. Прощай ныне ты!
И Берен ушел, и среди темноты
Стук его сердца слова повторял,
Последние, что от отца услыхал.
Далеко Берен шел так по склону горы.
Сауроновы видел в лесу он костры,
И отдаленный услышал он вой
Волков, что охотников мчались тропой,
И, повернув, побежал он легко,
И ночевал он в лесу далеко.
Крепко заснул от усталости он,
Спрятаться ныне в лесу принужден,
Но слышал он все же (иль снилось ему),
Как мимо войска проходили во тьму,
Кольчуги звенели, гремели щиты,
К горам поднимаясь среди темноты.
И в глубину он тогда соскользнул,
Словно бы в водах бездонных тонул,
Воздух последний без сил выдыхая,
Он среди ила поднялся у края
Тусклой воды среди мертвых дерев.
Ветер холодный качнул, налетев,
Ветви, и листьев на них вереница:
И каждый лист - это черная птица,
Много здесь было кровавых им дел.
Вздрогнув, тогда отползти он хотел,
Ветер пронесся, шурша, у земли,
Тут слабую тень он увидел вдали,
Призрак по водам ужасным шагал.
Тихо приблизился, тихо сказал:
- Горлимом был я, и духом стал я,
Сломана воля навеки моя,
Предан предатель. Вставай! Торопись!
Сын Барахира, немедля очнись!
Хватку ведь Моргот свою приближает
К отцу твоему; и отныне он знает
Убежище, тропы и тайный приют.
О дьявольской сети поведал он тут,
Как в нее пал он, и как их подвел;
Прощенья просил и, рыдая, ушел
Обратно во тьму. И тут Берен вскочил,
Словно бы гром его вмиг разбудил
Пламенем ярости. Лук свой с мечом
Подхватил и помчался оленем потом
По скалам, по вереска полю, как тень,
Зарю обгоняя. Но кончился день,
Но озеро то перед ним уж лежало,
И красное солнце закатом пылало;
Но красным от крови был Аэлуин,
Красны были камни и склоны вершин.
Стервятники мрачно с березы глядели,
И вороны черные рядом сидели;
Их клювы в крови, их добыча темна,
В цепкие лапы зажата она.
Прокаркал один: - Ты пришел слишком поздно!
- Ха,ха! - отвечали, - так поздно, так поздно!
Кости отца тогда Берен нашел,
Курган из камней он поспешно возвел;
Он не оставил ни рун, ни рассказа
О Барахире; ударив три раза
По верхнему камню, он трижды назвал
Имя его. Ему клятву он дал:
- Отомщу за тебя. И пускай доведет
Рок меня хоть до Ангбанда ворот.
И повернулся оттуда без слез:
Слишком глубокую рану он нес.
Холодный, как камень, в жестокую ночь
Один, без друзей, он отправился прочь.
В погоню за ними отправясь вперед,
Он след отыскал. Они шли без забот,
Гордо на север шагали со смехом,
И громким леса наполнялися эхом,
Звуком трубы властелина встречали,
Уверенно ныне на север шагали.
А позади, осторожно и смело,
Мчался и Берен по следу умело,
Пока не явилась потока преграда,
Где Ривиль торопится от водопада,
До Сереха дальше бежит берегов,
Убийц там нашел он, нашел он врагов.
Поблизости спрятался он на скале,
Сидели пред ним они все на земле;
Слишком их много для лука с мечом,
Не убить одному. И неслышно потом
Змеею он ближе сумел подползти.
Многие спали, устав от пути,
Но начальники их, на траве развалясь,
Пили, добычей своей не делясь,
По кругу глядели они на нее,
Один из них поднял кольцо тут свое.
- Смотрите, ребята! - тогда закричал, -
Это мое! Я б его не отдал,
Хоть вещи такие от нас далеки.
Но сам я сорвал эту штуку с руки
Того Барахира, кого я убил.
И, если то правда, то он получил
У Эльфов владыки колечко на службе,
С которым когда-то подонок был в дружбе.
Не помогло ему - умер он, ясно.
Эльфийские кольца, я слышал, опасны;
Но золота ради его я оставлю,
И к жалкой награде его я прибавлю.
Колечко велел старина Саурон
Ему принести, но ему не в урон,
Много богатств у него под рукой:
Повелитель великий, а жадный такой!
Дайте вы клятву ему, наконец,
Что не было на Барахире колец!
Свистом внезапным раздался полет
Стрелы из-за дерева, пал он вперед,
Мертвый, и в горле обломок стрелы,
рухнул на острые камни скалы.
Как волкодав на охоте, средь них
Берен промчался. Ударил двоих
С силой мечом; он кольцо в руке сжал;
Убил нападавшего; прочь побежал,
прыгнул он в тень и сокрылся опять,
Прежде чем вопли успели поднять
Гнева и страха враги на пустыне.
Как волки, они за ним бросились ныне,
С воем, проклятьями, скрипом зубов
Мчались они через вереска кров,
Стреляя безумно, стрелу за стрелой,
В дрожащие тени за темной листвой.
В минуту удачи был Берен рожден:
Смеялся над стрелами этими он;
Быстрейший из смертных, он мчался вперед
По горному склону, по топи болот,
Лесная тропа для него не закрыта,
Была на нем серой кольчуги защита,
Что гномы в пещерной сковали тени,
Где молоты били и ночи и дни.
Прославился смелостью Берен своей
Средь самых отважных на свете людей,
Имя его все тогда повторяли,
И многие славу ему предвещали,
Что будет и Хадора славы сильней,
Барахир, Бреголас не сравняются с ней;
Но ныне печаль его сердце сковала,
Отчаянье ярости в нем бушевало,
Он не за жизнь, не за радость сражался,
Последние дни он наполнить пытался
Борьбою, чтоб Моргот почувствовать мог,
Как местью ударит разящий клинок,
До того, как со смертью окончится боль;
Его рабская только страшила юдоль.
Он к смерти стремился, опасность искал,
Но вечно погибели он избегал,
Такие один совершал он дела,
Что снова надежда в сердцах возросла
У многих, что сломаны были в печали.
"Берен", - они себе тихо шептали,
Тайно точить начинали мечи,
У очагов очень часто в ночи
Песни про Берена лук они пели,
Про меч его Дагмор; и как он на деле
Во вражеском стане вождя убивал,
Как, в плен попадая, потом убегал
Он без вреда, и как в темную ночь
В лунном тумане стремился он прочь,
Вновь проходя на просторах открытых.
О бегущей погоне, убийцах убитых,
Они пели о том, как был Горгол убит,
Как пламенем Друн был внезапно покрыт,
Как тридцать мечом поразил он своим,
Как волки скулили, бежали пред ним,
Как ранен был даже и сам Саурон.
Наполнил бессчетными страхами он
Один эту землю для Моргота слуг;
Друзья его были береза и бук,
Верны ему были, среди тех полей
Много скиталося птиц и зверей,
Одиноко блуждали и тихо крались,
Они по камням поднималися ввысь,
Помогая ему, когда шел он вперед.
Но редко изгнаннику долго везет;
Сильнее, чем Моргот, с тех пор короля
Не видела больше под небом земля:
Тьмою прорезана эта страна,
Тень от руки его мощной видна,
Не медлил врагов наказать он своих;
На место убитого слал он двоих.
Мятежников нету, огни не горят,
Погасла надежда, и песни молчат,
Деревья повалены, вереск сожжен,
И черный из Орков идет легион.
Ныне кольцом окружили стальным
Берена; чутко следили за ним;
Помощи нет, он в ловушку попал,
И перед смертью один он стоял,
Зная, что взглянет он смерти в лицо,
Как только сомкнется стальное кольцо,
Иль должен с земли Барахира бежать,
Любимой земли. И остались лежать
Под грудою тех безымянных камней
В могиле останки могучих костей,
Народ его ныне покинул и сын,
И стонет о нем ныне Аэлуин.
Север бездомный он в зимнюю ночь
Оставил однажды, отправившись прочь,
Тихо, неслышно подкрался к врагу
И миновал его - тень на снегу,
Завывание ветра, - ушел уже он,
Отныне разрушенный Дортонион
И бледная Аэлуина вода
Глазам не предстанут его никогда.
Тетива его тайная не запоет,
Стрела не умчится в далекий полет,
Не будет лежать уж его голова
Под небом, где вереска сохнет трава.
Севера звезды в ночи засияли,
Пылающий Вереск их люди назвали,
Был их сияньем простор озарен
Земли позабытой: ушел уже он.
На юг повернул он, и к югу опять
Дорога его продолжала бежать,
Пока Горгорат перед этой тропой
В небо вздымался угрозой слепой.
Даже смелейших нога не ступала
По склону крутому над краем провала,
На вершину никто никогда не влезал,
Чтобы взглянуть, содрогаясь, со скал,
Что падают тьмою отвесной на юг,
Горный оттуда спускается круг
В тени. что были уже у земли,
Когда еще солнце с луной не взошли.
Затканы эти долины обманом,
Наполнены горькой водой и туманом,
Чары сплетаются в черной пыли;
Но впереди, в невозможной дали,
Там, где для смертного взора предел,
Орел бы, пронзив небеса, разглядел:
Словно сияние тихой воды,
Как отраженье дрожащей звезды,
Белерианда пределы видны,
Границы далекой Эльфийской страны.
|
- IV.
В Древние Дни, что исчезли давно,
Молчание было и было темно.
Голос в глубокой тени не звучал,
В сумерках звездных Нан Эльмот стоял.
В давние-давние Древние Дни
Среди теней засияли огни,
Голос раздался один в тишине:
Пение птицы в ночной вышине.
То Мелиан ныне пришла на восток,
И темных волос колыхался поток
У пояса, что замерцал серебром,
К стопам ее светлым спадая потом.
И соловьями наполнилась тьма,
Их песням она научила сама,
Соловьи те летели на свет ее рук,
Когда земли бессмертные были вокруг.
Долго дорога оттуда вилась,
Из Лориэна она взобралась
На бесконечную горную стену,
Из Валинора увидела пену,
Что бьется волною тенистых морей.
Отправилась прочь она тут поскорей,
И больше в сады не вернулась к Богам,
Бродила отныне по смертным брегам,
Преддверьем зари замерцала она
И чарами пела, скитаясь одна.
Раздался в Нан Эльмоте птичий мотив,
И слушал Тингол, обо всем позабыв,
Изумленный; и вот зазвучал далеко
Голос, что лился свободно, легко,
Голос, прозрачный, как нота кристалла,
И серебром его песня пронзала.
О народе своем он отныне забыл;
И для чего он Эльдар уводил
От Куйвиэнен в далекую даль,
О землях, в которых не знают печаль,
Он больше не думал. Под сенью лесов
Его лишь далекий притягивал зов,
Так он в Нан Эльмот зашел далеко
И потерялся он там глубоко.
Прекрасной увидел ее, неземной
Ар-Мелиан там, в этой чаще лесной,
Она, как деревья без ветра, молчала,
В тумане лесном по колени стояла,
И дальний сиял на лице ее свет,
Свет Лориэна сияющих лет.
Молчала она; но вот медленно к ней
Серебряной тенью меж темных теней
Высокий король в тишине подошел,
И взял ее за руку Элу Тингол.
Молча деревья недвижные ждали.
Мгновенье одно они рядом стояли
Одни, и над ними кружилася ночь,
И звездные годы катилися прочь,
И темным, высоким Нан Эльмота лес
Ныне поднялся до самых небес.
Море шумело волной о брега,
И больше не слышал он Ульмо рога.
Народ его долго и тщетно искал
Своего властелина, но Ульмо позвал,
Покинув леса, они двинулись в горе.
И к гаваням серым пришли они вскоре
На западный берег, и с края земли,
Со смертных земель они ныне ушли,
Через Морей пронесли ширину
В Аман их ныне, в Благую Страну,
Чтоб жить у зеленого Эзеллохара,
Среди Валинора, среди Эльдамара.
И так вот Тингол за моря не уплыл,
Но он среди леса бескрайнего жил
И Мелиан там полюбил он давно,
Чей голос струился как будто вино,
Что пили Валар в палатах златых,
Где слышны потоки фонтанов живых.
Король с королевой, так жили они,
И песня была в Дориате все дни,
И Эльфы те, что потерялись в пути
И не сумели на Запад прийти,
Далекий свой дом не найдя никогда,
Где пена взлетает и бьется вода,
Никогда не дойдя до священной земли,
До Валар оплота в далекой дали,
К нему собрались после долгой разлуки
Под дубы и березы, под вязы и буки.
В давние дни, когда Моргот бежал
И голову снова высоко держал
В Железной Короне, могучий свой трон
Поставил под горный дымящийся склон
И укрепил свой оплот вековой;
Ужас возрос неизбывною тьмой:
Севера тень, что искала пути
В рабство народы Земли привести.
Людей на колени он ныне бросал,
Изгнанных он Королей осаждал
Пламенем вечнокипящей войны:
В гаванях крепких приморской страны
Жили они, иль держали твердыни
Рядом с пределом его они ныне.
Но Дориата леса широки,
Правят там воле его вопреки
Серый Король и его Королева.
Зло не проникнет ни справа, ни слева;
Никто не сломает правителей тех,
В зеленой траве еще слышится смех,
Земля эта, солнцем залита, плыла,
И дивные там совершались дела.
И в Королевстве ходила Сокрытом,
Лугом, весенней росою омытом,
Легко убегала в прозрачную ночь
Короля с королевой любимая дочь:
Среди детей Арды была рождена,
Эльфийской красою светилась она,
Одета, единое Арды дитя,
В одежды Земли она, происходя
От Тех, чье сознание было древней
Эльфов и смертного мира Людей.
Вдали, за пределами Арды оков,
Сияли, как память их долгих трудов,
Звезды, Земле посылая свой свет,
Видения с Песней незыблемый след;
Плыло то сияние древнее прочь,
И на Земле была чистая ночь,
Проснулся тогда в Дориате напев,
И, под ветвями могучих дерев,
На листьях опавших сидел Даэрон,
Зеленой короной увенчан был он,
Играя на флейте эльфийской своей,
Дивной безмерно для сердца людей.
Такого флейтиста нигде не видать,
И пальцев искусных таких не сыскать,
С ним бы сравниться мог только один,
Маглор то был, Феанора то сын,
Обреченный певец и артист позабытый
Лаурелин, весь цветами покрытый,
Видел, и после у моря стенал,
И в море бескрайнем навеки пропал.
Но Даэрона восторг наполнял,
Жил он, под звездами ныне играл,
Пока один вечер не пал на страну -
Эльфы поют нам про эту весну.
Весело флейта играла сперва;
Ветер затих, и замолкла трава,
Сумерки слабой прохладой неслись,
Над озером тихо тенями крались,
В молчании ныне деревья стояли.
Там мотыльки бесконечно летали,
Мглою туманной вокруг их стволов
Рос там мерцающий болиголов.
И там, у прозрачного озера вод,
Дрожа, опадая, взлетая вперед,
Флейта звала. И вот вышла она,
Вспышкой внезапной и чистой видна,
Тени глубокие вдруг рассекла,
В темную ночь она светом плыла;
И словно бы летние звезды встают,
Сиянием чистым по небу плывут,
Живой ее свет отражался во тьму,
Ее серебром освещая саму.
Шла она тихо лесною тропой,
Шагом эльфийским и легкой стопой,
Почти неохотно; и тут начала
Танцевать, танцевать; и за ней поплыла
Мгла, белизной поднималася там,
Следом волшебным текла по пятам.
Круги побежали по глади воды
И задрожали трава и цветы,
Алмазом сверкала роса у тропу,
Крылатые ныне летели стопы.
Волосы тьмою ее трепетали,
Руки, поднятые к небу, мерцали,
Пока над деревьями тихо Луна
В славе своей восходила, полна,
Спокойно светя на луга и поля,
В сиянье ее простиралась земля.
Застыла внезапно она средь дерев,
И над землею раздался напев,
Порою эльфийский, порою без слов,
Свободно летел над землей без оков,
То соловьиная песня была,
Но новую радость она обрела,
Сердце пронзая и дальние дали,
Бессмертная ныне, без горя, печали.
Ir Ithil ammen Eruhin
menel-vir sila diriel
Si loth a galadh lasto din!
A hir Annun gilthoniel,
le linnon im Tinuviel!
О Лутиэн, что эльфийски-прекрасна,
Чуду какому ты ныне подвластна?
Судьбы какие Эльфийской земли
В голос твой ночью проникнуть могли?
Чуду такому уже не бывать
Здесь на Земле и за Морем опять,
От зари до заката и тени ночной
Больше не видеть того под луной!
Чары ложилися на Нельдорет;
Голоса флейты в лесу уже нет,
Флейту из рук Даэрон уронил,
Про музыку ныне свою он забыл,
И неподвижен, как камень, был он,
В самое сердце напевом пронзен.
И песня ее уносилась все прочь,
И свет поднимался сиянием в ночь,
Над миром паря и взлетая вокруг,
И вдруг - неожиданный медленный звук
Тяжелых шагов по опавшей листве,
И ныне из тьмы по росистой траве
На берег сияющий вышла фигура
С руками простертыми, робко, понуро,
Словно слепая, шагала она,
И бросила тень ее следом луна,
Согбенную, темную. И в вышине,
Как жаворонок, что летел в тишине,
Вмиг замолчала и песнь Лутиэн;
Но Даэрон разорвал уже плен,
В страхе очнулся и крикнул в тиши:
- Беги, Лутиэн, Лутиэн, поспеши!
Зло по лесам этим ныне идет!
Тотчас побежал он скорее вперед,
Ее призывая бежать в этот миг,
И издали слабо звенел его крик:
- Беги же, беги же теперь, Лутиэн!
Она же стоять продолжала взамен,
Ведь страха вовеки она не встречала,
И, словно цветок, под луною стояла,
Лицо запрокинув, недвижная, ждет,
Когда эта странная тень подойдет.
Исчезла внезапно, как будто во сне,
Словно у тьмы она скрылась на дне,
Мерцание чистое средь облаков,
Высокий сокрыл ее болиголов,
Исчезла она среди мощных стеблей,
Цветы его тихо качнулись над ней,
Длинные листья склонились вокруг;
Обнаженные плечи, мерцание рук,
Бледность одежд ее, и средь волос
Белых и диких сияние роз, -
Словно сиянье пролитой луны
Лежало в лесу среди той тишины.
Смотрел он, закованный вмиг немотой,
На эти деревья, на берег пустой;
И слепо побрел он вперед через луг
К деревьям, что молча стояли вокруг,
Глаза ее скрыты в тени, но близки,
Внезапно коснулся ее он руки.
Как мотылек, от испуга со дна
В тенях бесконечно-глубоких она
С места немедля рванулась скорей,
В танце эльфийском летя меж корней,
Между стволов танцевала к реке
Безумной тропой. Позади, вдалеке,
Брошенный в чарах и муке опять,
Берен пытался ее отыскать:
Эсгалдуин, эльфийская эта река,
Между деревьев течет широка,
У ног его звезды дрожат на воде.
Исчезла она, ее нету нигде,
Тайной тропою ушла по лесам,
На берегу его бросила там.
- Темной разлукой струится вода!
Мой путь наконец-то добрался сюда -
Безжалостна даже река здесь сама,
Чары текут, одиночества тьма.
Лето увяло, и осень пришла,
Берена чаща лесная вела,
Был он осторожным и диким, как зверь,
С зарею в тиши просыпался теперь,
Вечно в глубокой скрываясь тени
И прячась от солнца в осенние дни,
На движение каждое чутко глядел.
И ветер, что теплой дорогой летел,
Хлопанье крыльев летит без границ,
Пенье прекрасное множества птиц,
Капли внезапные легких дождей,
Колыхание ветром зеленых морей,
Он слышал и тихие скрипы дерев;
Но не слышал прекраснейшей птицы напев,
Для сердца его утешенья поток
Бродяге немому, что был одинок;
Он продолжал ее вечно искать,
Чтоб снова увидеть, услышать опять:
Песню прекраснее, чем соловей,
Чудо в сиянии лунный лучей.
Осень увяла, явилась зима,
Листва под деревья упала сама;
Обнаженными серые буки стоят,
Красные листья под ними лежат.
С бледного неба струится луна,
Белым туманом покрыта она,
Мгла эта солнце сокрыла потом,
На серые ветви легла она днем.
Искал он ее на закате с зарей;
В полдень и ночью в долине сырой,
Одно лишь шуршание слышал во мгле
Шагов своих ныне по тихой земле.
В рог свой и ветер зимы затрубил;
Мглистый туман разорвал и разбил.
Умер и ветер; и звездный чертог
Над землею огнями поднялся, далек,
Свет этот горько-холодный сиял
Сквозь замороженный чистый кристалл.
Он ныне увидел пронзающий блик,
Что между деревьев внезапно возник,
На холме без дерев, совершенно одна,
На каменном склоне танцует она!
В плащ голубой и летящий одета,
Сияет лучами морозного света.
Пламенем зимним холодным сияла,
Когда по холму она вниз танцевала,
Ее проводил молчаливым он взглядом,
Звездное пламя, что было так рядом.
Снежинки взлетали, кружились вокруг,
И поздняя птица чудесная вдруг
Запела, когда она мимо прошла.
И песнею следом вода потекла,
Проснулась в ручье и со смехом бежала;
Но Берена крепко заклятье держало.
В темной ночи утонул ее свет,
Сокрылся в снегу, и его уже нет.
Он видел потом на вершине зеленой
Сиянье эльфийской звезды отдаленной,
Сияние рук и одежды волной
Снова и снова в ночи под луной;
Даэронова флейта проснулась опять,
Вновь начала она тихо играть.
Подкрался он ближе неслышным путем,
Боль с облегченьем смешалися в нем.
И ночь наступила, зима умерла;
Ее одинокая песня плыла,
Она танцевала на грани весны,
И магией дикой напевы полны,
Они шевельнули и мигом разбили
Заклятий оковы, его пробудили,
В безумие дивное он заглянул.
К ночи он руки свои протянул,
В танце беспечном он вышел вперед,
Чарами шаг его ныне плывет.
К зеленому ныне спешил он холму,
К сиянию танца и свету тому;
К кургану скорее пустился бежать,
Чтобы в об'ятьях ее удержать:
Об'ятья пусты, убежала она;
Дорогу ее осветила луна.
Бежала она, но явился он вмиг,
Именем нежным звучал его крик,
Так соловьев по-эльфийски зовут,
И крики по лесу внезапно бегут:
- Тинувиэль! Тинувиэль!
Голос звенел его, словно свирель,
И чарами эха сплетается трель:
- Тинувиэль! Тинувиэль!
В крике его и тоска и любовь,
Застыла она на мгновение вновь;
Он пламенем прыгнул, и рядом стоял,
Эльфийскую деву, схватив, целовал.
Любовь ее дивно проснулась в ответ,
В глазах ее ныне дрожал звездный свет.
Ах! Лутиэн! Ведь с тобой не могли
Красою равняться все дети земли;
О прекрасная дева с эльфийской судьбой,
Какое безумье владеет тобой!
Волос темнота, и сияние рук,
Ожерелье летящих снежинок вокруг;
Диадема из звезд, озаренных весной,
Бледная ныне под бледной луной!
Из об'ятий его она вырвалась прочь,
Когда над землей уже кончилась ночь.
|
- V.
Один на холодной земле он лежал,
Листья сухие в горсти он держал,
Гибельным счастьем теперь поражен,
Поцелуем эльфийским заворожен,
Видел он ныне во мраке опять
Свет, что во тьме будет вечно сиять,
Ту красоту, что вовек не уйдет,
Когда пепел холодный на землю падет.
В глубокие бездны утянут был сном,
И волны тумана сомкнулись на нем,
Гибельным горем захлестнут он был,
Встреча кратка была, не было сил;
Тень, аромат этот дивный и свет,
Растаяв, исчезли, и больше их нет.
Как камень, холодного, и одного,
На голом холме день увидел его.
- Куда ты исчезла? Кругом пустота,
Холоден воздух и днем темнота!
Куда же ушла ты, Тинувиэль?
Звезда путеводная! Чистая трель!
Эльфийский цветок, чья безмерна краса
Для смертного сердца! Пусты все леса!
Леса опустели! - вскочил он тогда. -
Весна умерла, умерла навсегда!
По тропам безумья он долго бродил,
И, словно внезапно ослепший, ходил,
И, шаря руками, во тьме он искал
Спрятанный свет, что в ночи потерял.
И в горе жестоком так Берен платил
За жребий, что рок на него возложил,
Бессмертна была ведь любовь Лутиэн,
Что даровал бы ей смертный взамен?
Бессмертная, в сети шагнула она,
Смерть его с ним разделила до дна;
Рок их единою цепью сковал,
Смертную боль и любовь даровал.
Шаги ее все же вернулпэись опять,
Когда в небесах начинало пылать
Звездное пламя; сияющий свет
В глазах у нее отражался в ответ,
И аромат заструился с волос
Эльфийской долины, трепещущих роз.
Так Лутиэн, кого смерть и стрела
Силой вовек удержать не могла,
Кого не удержат и цепи оков,
На тихий его возвратилася зов;
Так руки свои они вместе сплели
В Белерианде, в далекой дали;
И в давние годы, сквозь вечера тьму,
Она в этих чарах приникла к нему,
Главу его ныне склонила на грудь,
Чтоб мог от усталости он отдохнуть.
Тинувиэль! Ах! Лутиэн!
В мрачный зачем ты торопишься плен,
Танцующим шагом, с сияньем в глазах,
С мерцанием сумерек на небесах?
С закатом искала его каждый день,
И не покидала, пока была тень
И звезды не гасли в ночи, и пока
День не мерцал уже издалека.
Взлетела в туманной ночи она вдруг,
И в танце ее словно лился испуг;
Не мог он ее удержать и поймать,
И стала со смехом она укорять:
- Танцуй со мной, Берен, я научу!
Как ты танцуешь, взглянуть я хочу.
Пусть же стопы твои станут легки,
Горы прошел ты, что так высоки,
Вершинами неба встречают огни,
Без буков и вязов стоят там они.
И новой науки так Берен испил,
Искусство он то в Дориате учил;
Был он свободен, и свет в нем горел,
Зреньем волшебным на мир он смотрел;
Они так скользили и двигались в лад,
Он в танце свободном не видел преград;
Источником чистым бежал его смех,
Без музыки пел он не хуже всех тех,
Что в Дориате скитались в лесах,
Где вечно поляны и тропы в цветах.
И к золоту лета катится уж год,
И в лето весна превратится вот-вот.
И час за часом так прочь улетал,
Пока, весь горя, Даэрон наблюдал,
Скрываясь во мраке сплетенных ветвей,
Он видел под кровом весенних ночей,
Как путь под луною в ночи их лежал,
Как в танце двоих лунный свет провожал,
И тени двоих освещала луна,
Где раньше всегда танцевала одна.
- Ты мне ненавистна, деревьев страна!
Пусть тишиною ты будешь полна!
Флейта моя из руки пусть падет,
Пусть радость из Белерианда уйдет;
Пусть музыка с песнями стихнут кругом,
Застынет пусть все в этом мире лесном!
Казалось, что пала на лес тишина,
Ожиданьем наполнила воздух она;
Тингола народ в изумлении был
И так королю своему говорил:
- Чары молчания кто здесь создал?
Кто Даэронову флейту сковал?
Кажется, тише и птицы поют;
Эсгалдуина воды бесшумно бегут;
Листья в ветвях лишь едва шелестят,
Беззвучно стрекозы над нами летят!
Глаза Лутиэн отвела тут же прочь,
И королева взглянула на дочь.
Но в удивленье послал тут Тингол
За Даэроном, и сразу пошел
И сел на холме под покровом ветвей,
На троне зеленом у серых корней,
Корней Хирилорн, королевы лесной,
Что ствол средь дерев поднимала тройной,
Ветвями она затмевала простор,
И листьев таких не бывает с тех пор.
Она у реки Эсгалдуин стояла,
Где по обрыву дорога сбегала
К хранимым пещерам и крепким вратам,
И вход в Менегрот открывается там.
Сидел там Тингол, и была тишина,
Лишь звуком шагов нарушалась она;
Флейты, и песни, и птицы молчали,
Листья в ветвях на ветру не шуршали;
Придя, ничего Даэрон не сказал,
В молчании он средь народа стоял.
- Ты мудр, Даэрон, - ему молвил Тингол, -
Музыку в наши края ты привел,
Все, что случается ночью и днем,
Все понимаешь и знаешь о том.
Что за судьбу тишина та несет?
Воздух не трубного зова ли ждет,
Или призывов леса ждут других?
Быть может, Таурос от врат тех своих,
Дивных чертогов, бог мудрый лесной
Поскачет, блистая, отринув покой,
Быть может, и трубы ему затрубят,
Зеленые всадники следом помчат,
Вдруг он оставит святые плоды,
Леса изумрудные, света сады?
Быть может, и знак от него прилетит
На Западном ветре, и тихо стоит
Лес в ожиданье призыва того,
Пока трубный зов не дойдет до него,
Чтобы в ответ Эннорат задрожал.
Было бы так! Долгий срок пробежал,
Когда Нахара видела эта страна,
И миром тогда наслаждалась она,
Пока в Эльдамаре мятеж не возник,
За Морготом вслед в наши земли проник,
Смогли те князья лишь войну принести.
Не Таурос ли хочет на помощь прийти?
Кто же придет тогда, если не он?
- Он не придет! - отвечал Даэрон. -
Берег святой не покинет пока,
Где Внешнее Море грохочет века,
Пока не свершатся здесь злые дела,
И первое зло уж весна принесла.
Здесь гость. Все и вправду застыло кругом,
Но лишь изумленье в просторе лесном,
И странные вещи скрывает та мгла -
Хоть не видит король, королева б могла,
И дева, конечно уж, знает, поверь,
Кто рядом с нею блуждает теперь!
- Загадка твоя совершенно ясна, -
Промолвил король, - но ты все же сполна
Ее соизволь мне немедля раскрыть!
Кто мою ярость сумел заслужить?
Как же прошел он лесною тропой,
Тот, кто и буку и вязу чужой?
На Лутиэн тут взглянул Даэрон,
И больше ни слова не вымолвил он,
Ни слова он больше уже не сказал,
Хоть яростью страшной Тингол воспылал.
Но легко Лутиэн тут шагнула вперед:
- На Севере край за горами есть тот,
Отец мой, и край тот, стеная, лежит,
Под Моргота страшной рукою дрожит.
Оттуда уставший добрался сюда
С войною и мукой, дал клятву тогда,
Что будет сражаться, пока хватит сил,
Последний наследник Беора он был,
В песнях повсюду поется о том,
Песни слышны в королевстве твоем,
Что эхом доходят и к нам из-за гор,
Воистину тот человек до сих пор
Не скованный цепью, не связанный злом,
Он сердцем свободен и с чистым мечом.
Со злом он не связан под сводами мира -
Ведь это же Берен, он сын Барахира!
И, если желаешь ты с ним говорить,
То жизнь и свободу клянись сохранить,
И в твой приведу его ныне покой,
Он сын королей, он не раб, а герой.
На Лутиэн Тингол долго смотрел,
Двинуться с места никто не посмел,
Лишь Мелиан не удивилась одна,
И молча на них посмотрела она.
- Его не коснутся ни цепь, ни клинок, -
Поклялся король. - Его путь был далек,
Много, быть может, сумел он узнать,
Быть может, ему я найду, что сказать!
Всех ныне Тингол от себя отослал,
Лишь одного Даэрона призвал:
- Темная магия, серая мгла
Как же сюда чужака довела?
Слушай! Ты двинешься тайной тропой,
Весь Дориат ведь исхожен тобой,
И проследишь ты - о Лутиэн,
Как же безумье взяло тебя в плен,
Сети из Моргота страшной земли
Поработить тебя как же смогли?! -
Чтоб бежать не велела ему дочь моя.
Немедленно видеть его должен я!
Стрелков ты с собою лесных забери.
Будь незаметен и чутко смотри!
И нехотя то Даэрон совершил,
И лучников он по чащобам сокрыл;
Но в ту же ночь Лутиэн привела
Берена, только луна лишь взошла,
И провела его в свете златом
К крепким дверям, что стоят над мостом;
Внутрь заглянуло сиянье луны
Тьмой и молчаньем пещеры полны.
Вниз повела его тайной тропой
Через резных коридоров покой,
У поворотов там лампы качались,
Иль пламенем факела вдруг освещались
Резные драконы в холодной стене,
Глазами алмазы сияют в огне.
Звуки послышались из глубины,
Радостью чистой, сияньем полны,
Скалы кругом серебром зазвенели,
Мелиан птицы прекрасные пели;
И тени, качнувшись, простерли крыла,
И в сводчатый зал Лутиэн привела
Пораженного Берена. Вечный тут свет
Сиял, словно день, где заката все нет,
Сиял, словно чистая звездная ночь.
Деревьев ряды уносилися прочь,
Стояли из камня резного стволы,
Как башни древесные, но из скалы,
От сводов сплетаясь до самой земли,
Ветвями они шевельнуть не могли,
Под куполом зеленью мрак трепетал,
Луч, заблудившийся в листьях, сиял,
Луною и солнцем в камнях преломлен,
И стебель златой был листам сотворен.
И вот, посмотрите! В бессмертных цветах
Там соловьи на блестящих ветвях,
Над Мелиан песня их чисто звучала,
Вода, из фонтанов стекая, бежала
И капала вечно на каменный пол.
Там восседает на троне Тингол.
Корона сверкала его серебром,
И воины в шлемах стояли кругом.
Берен, взглянув королю тут в лицо,
Застыл в изумлении. Мигом кольцо
Мечами сомкнулось, он в центре стоял.
И взгляд его в землю невольно упал,
Ведь Мелиан взгляда искала его,
И с места не мог он сойти своего,
Король тогда медленно молвил ему:
- Кто ты, проникший сюда? Никому
Не дозволено тайно искать этот трон,
Или пещер не покинет уж он!
Он в ужасе не отвечал ничего,
Но Лутиэн вышла вместо него:
- Взгляни, мой отец, за ним ненависть шла,
Пламенем ада в леса к нам гнала!
Берен, сын Барахира ведь то!
Злое подумать посмеет ли кто?
Врагов наших враг он, один, без друзей,
Стоял против Моргота волей своей!
- Пусть Берен ответит! - сказал Тингол.
Откуда ты здесь? И кто довел
Тебя, дикий смертный, до этой земли?
Как чары твои Лутиэн завлекли?
В этих лесах как посмел ты скитаться,
Непрошеный, тайно? Теперь оправдаться,
Если ты можешь, ты должен скорей,
Иль вновь не видать тебе солнца лучей!
В глаза Лутиэн тогда Берен взглянул,
И звездного неба в них свет полыхнул,
Невольно на Мелиан он посмотрел -
И вмиг изумление преодолел.
Сердце его загорелось огнем,
И страха оковы разбились на нем;
Он гордо стоял, не страшась никого,
И гнев был холодный во взгляде его.
- О король, - он сказал, - рок с судьбой довели
Меня через горы до этой земли,
Не то, что искал, здесь сумел я найти,
И ныне любовь не дает мне уйти.
Твою драгоценность желаю я ныне:
Ни Моргота пламя, ни сталь, ни твердыни,
Эльфийских владык всех несметная рать
у меня мой алмаз не сумеют отнять.
Из всех детей мира, рожденных землей,
Никто с Лутиэн не сравнится одной.
И тишина на чертог тогда пала;
Застыв, словно камень, толпа вся стояла,
Кроме одной. чей взор в землю упал,
И одного, чей смех горько звучал.
Побледнев, у колонны стоял Даэрон,
Он флейты касался, но даже и стон
Из нее не раздался, она не запела;
В глазах его тьма, его сердце горело.
- Смерть ты в награду себе заслужил,
О смертный ничтожный, что низко кружил,
И крался ты в злом королевстве, таясь,
Нравам у Моргота Орков учась!
- Смерть! - Даэрон отозвался тут, вторя,
И Лутиэн содрогнулась от горя.
- И смерть бы тебе, - тут Тингол продолжал, -
Когда бы я клятвы поспешной не дал,
Что будешь оставлен в живых без цепей.
Но все же отныне по воле моей
Пленником станешь теперь без оков,
Тьмой окруженный бессчетных ходов,
Что уходят в глубины чертогов моих,
Ходов бесконечно-волшебных, глухих;
Там станешь один безнадежно блуждать
И силу Эльфийской земли постигать!
- Тому не бывать! - это Берен сказал,
И гордо слова короля он прервал. -
Разве не цепи туннелей гранит,
Где пленник слепой все равно что убит?
Не бросай своих клятв, о Эльфийский король,
Как Моргот бесчестный! Этот пароль,
В знак благодарности, дружбы навек,
Фелагунда кольцо получил человек,
Финрод сам Барахиру кольцо это дал,
За то, что тот в битве его защищал,
Когда от погони спасались они
На Севере дальнем и в давние дни.
Кольцом тем клянусь - я бы принял и смерть,
Но слов уж таких не могу я стерпеть -
Я не Моргота раб и не низкорожден!
Иль обычай такой у тебя заведен?
Горды те слова, и все вмиг посмотрели
Туда, где зеленые камни горели,
В кольце том глазами двух змей золотых,
В Валиноре в минувшие дни отлитых.
Обвивали те змеи корону, блистая,
Защищая одна и одна пожирая:
То родовой знак Финарфина был,
Что теперь его сын в Средиземье носил.
Гнев его поутих, но совсем не ушел,
И темною думой был схвачен Тингол.
Склонилась тут Мелиан, чтобы шепнуть:
- Король, ты теперь свою гордость забудь!
Совет мой таков, и совсем не тобой
Будет Берен убит. Ибо жребий другой
Вдаль из пещер уведет его, ввысь,
Но связан с тобой он. Король, берегись!
На Лутиэн Тингол только взглянул.
"Прекрасней всех Эльфов! Как он посягнул,
Владык тех ничтожных и смертных дитя,
Что все умирают, во тьму уходя,
Как посмел он с любовью взглянуть на тебя?" -
Его сердце подумало. - Да, вижу я,
О воин, кольцо твое, - он сказал, -
Но, чтобы Мелиан дочь я отдал,
Дела отца должен ты превзойти,
И в гордых словах своих правду найти.
И я драгоценность желаю ведь ныне,
Но Моргота пламя, и сталь, и твердыни,
Сыновей Феанора несметная рать
Скрывают алмаз, что хочу обладать.
Ты, я слышал, сказал, что такие преграды
Тебя не смущают. Вперед, за наградой!
Принеси Сильмарил мне, что ныне сияет
В Железной короне, и, коль пожелает,
Лутиэн ладонь тогда вложит в твою;
Получишь тогда драгоценность мою.
И воины все рассмеялись на это
Долго и громко, и в песнях воспеты,
И над землею их слава ходила,
Феанора алмазы те, три Сильмарила;
Один сотворил он их и засветил,
Когда он у Валар в земле еще жил,
И сами на Туне светились они,
Сияли, как звезды в ночи, их огни,
Меж дивных сокровищ, что Нолдор нашли,
Пока Глиндаль и Белтиль росли и цвели,
До дальнего берега свет разливая,
Где Темное Море вздыхает, стеная,
Пока не похитил их Моргот потом,
И Нолдор для мести оставили дом,
До того, как беда землю всю залила,
Когда Лутиэн еще в мир не пришла,
До того, как в безумье своем Феанор
Страшной клятвой поклялся, но с этих пор
Камней то сиянье, святых и прекрасных,
Струится лишь только в чертогах ужасных.
Их Моргот в корону свою заковал,
И свет их над Орками ныне сиял,
Превыше сокровищ в Аду их ценили,
И денно и нощно их там сторожили,
Чтоб силой и хитростью не добрались
До волшебства их. И сверху вниз
Простирались решетки, и Орки стояли,
Его окружая, мечи их сверкали,
За бессчетными ныне вратами стоял
Тот, кто теперь Сильмарилы держал.
И горько смех Берена там прозвучал,
Других заглушив, и тогда он сказал:
- Так вот за что Эльфы детей продают -
За камни ничтожные их отдают,
За золото! Если твое в том желанье,
То ныне исполню я то приказанье.
Берена снова увидишь ты тут,
Дороги меня в Менегрот приведут.
Прощай же, прощай же, Тинувиэль!
До того, как придет за зимою капель,
Вернусь, но не чтобы тебя покупать,
Не чтоб за алмазы тебя обрести,
А чтобы любовь твою снова найти,
Чтобы цветок свой в лесу отыскать.
Он Мелиан и королю поклонился,
И стражников ряд вкруг него расступился,
Он повернулся и прочь зашагал,
Шагов его звук вдалеке затихал.
- Отец, ты коварною клятвой поклялся,
Ведь ныне цепям и клинкам он достался,
Его ты обрек, так послав одного,
В темницы ты к Морготу бросил его, -
Лутиэн говорила, и вдруг потекли
Из глаз ее слезы, и страхи легли
Камнем на сердце. Взглянули все прочь,
И долго потом вспоминали ту ночь,
Ведь больше в лесах ее голос не пел.
И холодом чистым ответ прозвенел,
То Мелиан молвила: - Ловко сказал
Ты, о король, но коль не терял
Мой взор своей власти, то лучше тебе,
Чтоб Берен погиб, бросив вызов судьбе.
Тебе это лучше, но для Лутиэн -
Тьма и скитания, счастью взамен.
- Кого я люблю, Людям я не продам,
Тех, за кого я все в мире отдам;
Была бы надежда, - Тингол тут сказал, -
Что Берен бы смерти опять избежал,
И в Менегроте живым бы предстал,
Солнца, клянусь, он бы не увидал,
И звезд бы вовек не увидел с луной.
Но Мелиан вдруг улыбнулась с тоской,
Словно бы правда открылась ей тут;
Мудрость с печалью так рядом идут.
|
- VI.
Время от скорбного дня побежало;
Молчанье проклятьем уже не лежало,
Но молчала в лесах Даэрона свирель,
И не запела вновь Тинувиэль.
И тихие звуки в лесах пробудились,
И воды гремящие с шумом катились
У подножья великих Тингола ворот;
Но танцующий шаг Лутиэн не падет
На землю, на листья. Забыта была
Там, куда мукой судьба довела,
Там, где как будто во сне и с тоской
Берен устало сидел над рекой,
Река Эсгалдуин быстра и мрачна,
Сидела и пела там тихо она:
Здесь чарами вечно струится вода!
Когда-то любимый добрался сюда,
Безжалостна даже река здесь сама,
Сердечная боль, одиночества тьма.
Лето кончалось. И в кронах лесных
Стук капель слыхала она дождевых,
И листья морями качались кругом,
Скрипели деревья в просторе лесном;
И тщетно стремилась услышать опять,
Как снова он будет ее призывать
Именем нежным, как с канувших дней
Зовут соловьев. Только эхо над ней.
- Тинувиэль! Тинувиэль! -
Памятью сердце взрезает та трель,
То колокол дальний и слабый звенел:
- Тинувиэль! Тинувиэль!
- О мать моя Мелиан, мне расскажи,
Видения глаз своих мне покажи!
О, ты от чар мне поведай своих,
Где он? Врагов он встречает каких?
Жив ли, поведай, о мать моя, он,
В пустыни иль горы теперь приведен?
Солнце над ним ли сияет, открой,
Стоит под дождем ли он этой порой?
- О нет, боюсь я, дитя, Лутиэн,
В страшный воистину брошен он плен.
Тюрьма глубока Властелина Волков,
Там чары, жестокость и цепи оков,
Пойман и скован, в ужасном краю
Берен во сне слышит песню твою.
- То значит, что ныне должна я идти,
Одна те темницы и ужас найти;
Никто ведь уже не поможет ему,
Он в мире не нужен теперь никому,
Кроме одной, что умела лишь петь,
Но ныне уже и того не суметь.
И Мелиан тут ничего не сказала,
Хоть дики слова. И она зарыдала,
Помчалась гонимою ланью в лесах,
С волосами по ветру и страхом в глазах.
На листьях опавших сидел Даэрон,
Зеленой короной увенчал был он.
И силы тогда не осталось уж в ней,
Вскричала, упав: - Даэрон, пожалей,
Ради прошлого слезы мои пощади!
В песню сердечную боль приведи,
Пусть будет отчаянье, словно слова,
Ведь свет затемнился, и радость мертва!
- Для музыки мертвой мелодии нет, -
Молвил тогда Даэрон ей в ответ.
Но флейту свою, наклонившись, он взял,
Печально той музыки звук задрожал;
Замерло все, пока песня текла,
Стеная в долинах, леса залила,
Все слушали, дело и радость свою,
Покой и сияние в этом краю
Забыв; птичья трель замолчала,
Пока в Дориате та флейта стенала.
Лутиэн не могла уж от боли рыдать,
И, когда он замолк, говорила опять:
- Друг мой, мне так не хватает друзей,
Как тому, что во тьме на дороге своей,
Он страшится пути, но назад не глядит,
Туда, где свеча в дальних окнах горит,
Откуда ушел он. И в мрачную ночь
Идет за далекие горы он прочь,
Не веря уже, что отыщет там свет, -
И открыла она королевы ответ.
Про жребий с желаньем сказала она,
Что ныне за горы пробраться должна,
В огонь и руины на Север войти,
Дева без шлема - пустыней пройти,
Без сил и оружья пройти должна тут,
Где чары, рождаясь, туманом растут.
Просила она, чтоб пошел он вперед,
Тропу бы нашел, что на Север ведет,
Если не будет любовь всех сильней,
И не уйдет он в дорогу за ней.
- Ради чего Даэрону пойти
К гибели той, что стоит на пути,
Смертного ради, что радость украл?
Берен все счастье мое отобрал,
Вовсе его не люблю я, поверь,
Не стану рыдать, что в плену он теперь,
Хоть лучше б ему здесь в лесу быть в цепях
тяжелых и крепких. Но все же тебя
Буду от мрака вовек защищать,
Аду клянусь я тебя не отдать.
Значение слов она не разгадала,
Печально ему благодарность сказала,
Оставив его, взобралась по ветвям
К простору, открытому свежим ветрам,
Что волосы темные стали кружить.
В туманной сумела дали различить
Южные склоны обрывистых гор,
Где скалы небесный взрезают простор,
Темные Горы, бледны, холодны;
Бескрайние земли пред ними видны.
Но вмиг Даэрон короля отыскал,
Что думает дочь его, он рассказал,
Как может безумие к смерти вести,
Если король не закроет пути.
Был в гневе Тингол, и он был изумлен,
И в полустрахе взглянул тогда он
На Даэрона. - Ты прав, - он сказал, -
Дружбой навеки теперь нас связал,
Пока Дориат не потерян для нас,
Будешь ты буков с березами князь!
И за Лутиэн посылает Тингол:
- О дева прекрасная, кто же привел
Тебя к этим мыслям безумным твоим
К смерти уйти под покровом ночным,
Без воли моей Дориат позабыть,
Красться, где Люди могли бы убить,
Там, где пустая простерлась страна?
- Мудрость, отец, - отвечала она;
Уговоры, угрозы прошли без следа,
И клясться не стала она навсегда
Глупость свою в Дориате забыть,
Воле отца вновь покорною быть.
Лишь поклялась, что отныне должна
Только себе доверяться она,
Отцовский народ впредь не станет просить
Ей помощь без воли его одолжить;
В путь лишь одна она может уйти,
Одна, без друзей, в те твердыни войти.
Тингол в страхе и гневной любви тут решил
Ту охранять, кем он так дорожил,
Но в пещеру ее заключить не посмел,
Ветра и света лишить не хотел
Лутиэн, ту, которую он так любил,
Воздух недвижный ее б погубил,
Ведь вечно на небо смотрела она,
Где солнце всходило, вставала луна.
Но заключил средь высоких ветвей
Над троном своим, что стоит у корней,
Корней Хирилорн, королевы лесной,
Ствол возвышающей гладкий, тройной,
Без сучьев и трещин, и лишь в вышине,
В зеленой и сумрачной той глубине,
Мощные ветви скрывали простор,
И листьев таких не бывало с тех пор,
И шум листвы над рекой всех слышней
От склонов крутых до Тингола дверей.
Серы эти были стволы и стройны,
И крохотны издали были видны
Белкам взошедшие вверх по холму
К серым корням и стволу самому.
И слугам своим тут Тингол повелел
На дереве этом, где верхний предел
Длинных их лестниц, теперь возвести
Домик воздушный; туда вознести
Дивное дерево стенами вмиг -
Так на ветвях этот домик возник,
На первых ветвях. И угла было три,
И окна едва лишь видны, посмотри!
Меж своих Хирилорн их держала стволов,
И трое в стволы упиралось углов.
Вот где должна была жить Лутиэн,
Пока, поумнев, не отринет взамен
Безумие то. И она взобралась,
По лестнице вверх в новый дом поднялась,
Среди птиц и листвы, что шуршантьем полна;
Ни слов, ни напева не пела она.
На дерево в белом сиянье взошла,
И, слышали, дверца закрыта была.
Тут лестницы сдвинули, чтоб уносить, -
Она не могла у реки уж бродить.
Они приносили, взбираясь туда,
Все, что ей нужно бывало тогда;
Но смертью король бы того наказал,
Кто лестницу вовремя бы не убрал,
Иль лестницу тайно бы ночью принес;
Дозор эту стражу без отдыха нес
Вкруг Хирилорн, возле серых корней,
Вкруг Лутиэн, что в темнице своей.
Даэрон очень часто в печали стоял,
О пленнице леса он там горевал,
У серого корня на флейте своей
Играл он печально, горюя о ней.
Смотрела тогда Лутиэн из окна,
И видела, как он играет, она,
Прощая предательствап эти слова,
Ведь музыки горько сплеталась канва,
И лишь Даэрону могла разрешить
Порог ее домика переступить.
Но долго случалось ей просто сидеть,
На солнца лучи среди листьев глядеть,
Иль звезды средь чистых небес наблюдать,
Что только сквозь ветви могли ей мерцать,
Сквозь листьев решетку. И в одну ночь,
Когда темнота торопилась уж прочь,
По воле богов или Мелиан сил
Сон ей приснился. И сон ей явил
Берена голос, что в кручах звенел:
- Тинувиэль, - звал он, - Тинувиэль.
И сердце ответило: "Надо идти,
Того, кто оставлен другими, найти!"
Проснувшись, сияние бледной луны,
Дрожащей, увидела из глубины.
На простертых руках трепетал лунный свет,
Тоске и стремленью исхода все нет,
Склонила главу, по свободе томясь.
За дело тогда Лутиэн принялась;
Дочь Мелиан многое, многое знала,
И магией глубже она обладала,
Чем девы эльфийские все обладают,
Что прежде бродили и ныне сияют.
Она думала долго, и села луна,
И звезды тускнели за краем окна,
Заря отворилась. Улыбка в тот час
Лицо озарила. Задумчивых глаз
С рассветных она не сводила лучей,
И к страже затем обратилась своей.
Взошедшего стала тут стража молить
К водам холодным и темным сходить,
Холодна и чиста Эсгалдуин вода,
Пусть той воды принесет он сюда.
- В темную полночь, - сказала она, -
Серебряный кубок налейте сполна,
Пусть кубок серебряный мне принесут,
Пусть слов не проронят и тихо идут.
Вина попросила, другого позвав,
В кувшине златом и чеканном, сказав:
- С песней веселой несут пусть ко мне
Вино, когда солнце стоит в вышине.
- Прошу я, иди, - говорила опять, -
К Мелиан, чтоб королеве сказать:
"Много тоскливых часов твоя дочь
Видит, как время течет ныне прочь;
И просит она ныне прялку прислать."
- Друг, - Даэрона потом стала звать, -
Говори с Лутиэн, поднимайся ко мне! -
И в домике сидя своем при окне,
Сказала: - Искусен ты, мой Даэрон,
Не только ты в музыке непревзойден,
Из дерева многое можешь творить.
Хорошо, если б ныне ты мне подарить
Маленький ткацкий станок пожелал,
Чтобы в углу у меня он стоял.
Праздные пальцы бы начали ткать,
Утро и вечер небес повторять,
Сумерки, солнечный свет и луну,
Пронзающих буковых листьев волну.
И Даэрон вопросил лишь взамен:
- О Лутиэн, о Лутиэн,
Что будешь ты ткать? Что будешь ты прясть?
- Чудесную нить, что ветрами вилась,
Крепкую магию, чары преград
Сотку, так, что их не сумеет и ад
И Ужаса силы не смогут сломить.
Даэрон в удивленьи был, но говорить
Тинголу не стал, хотя сердце его
Страшилося цели искусства того.
Лутиэн в одиночестве снова была.
Волшебная песня ее потекла,
И с песнею воду с вином в этот час
Трижды смешала она девять раз;
Когда те в кувшине лежали златом,
Пела о росте, о свете дневном;
Когда те в серебряный кубок легли,
Другого напева слова потекли,
В напеве том тьма бесконечна и ночь,
Там звездная высь и стремление прочь,
Свобода. И следом запела о том,
Что всех длиннее на лике земном:
О Гномах Длиннобородых; хвосте
Драуглуина, что бледен везде;
О теле Гломунда, великой змеи;
О кряжах огромных у края земли
Над мраком Ангбанда, где пляшут огни;
О цепи Ангайнор, что в новые дни
Для Моргота Боги решат отковать.
И новых имен она стала искать,
О Нана мече ее песня пошла,
Великана Гилима она назвала;
И последним уже назвала Лутиэн
Поток бесконечных волос Уинэн,
Владычицы Моря, и этот поток
По всем океанам струится, глубок.
И, голову вымыв, запела потом
Тему дремоты, охваченной сном,
Всепроникающ, глубок этот сон,
Как ее волосы, темен был он -
Скольжение этих волос так легко,
Что сумерек нитям до них далеко,
Паутинкам, летящим увядшей травой
В миг, когда гаснет закат за листвой.
Ее волосы стали расти все длинней,
И пали к ногам, словно воды теней,
Струились, сплетаясь, как темный родник.
И Лутиэн, засыпая в тот миг,
Легла на кровать, и спала так она,
Пока утренний свет не дополз до окна,
Слабый и робкий. Проснулась потом,
Словно бы дымом заполнился дом,
Туманом вечерним, в его глубине
Лежала она еще словно во сне.
Ее волосы к окнам летели, смотри!
И тенью струились они изнутри,
Качались и льнули там к серой коре
Стволов Хирилорн в этот час на заре.
И, ощупью ножницы тут отыскав,
Обрезала волосы, и, подобрав,
Еще их короче обстригла опять,
Волшебные локоны, каждую прядь.
Медленно вновь отрастали они,
И были темнее, чем в прежние дни.
Она лишь в начале работы была:
За прялкой сидела и долго пряла;
Эльфийским владела она мастерствои,
Но все же ткала она долго потом.
На оклики снизу один был ответ:
Идите! Ни в чем не нуждаюсь я, нет!
Ныне желаю я только лишь спать,
Зачем мне, к слезам пробуждаясь, вставать?
И Даэрон тогда в страхе позвал;
Но сверху никто ему не отвечал.
Сидела она и ткала целый день,
Была эта ткань, как туманная тень
Ночи безлунной, и шила сама
Плащ себе, легкий, глубокий, как тьма,
Что под деревьями пряталась здесь;
Был он пропитан дремотою весь,
И чарами был он проникнут сильней,
Чем Мелиан плац, что струился на ней
В лесах, где Тингол одиноко блуждал,
И звездных небес ему купол сиял,
Над новорожденным миром светясь.
В плац завернувшись, она поднялась,
И словно сокрылось сиянье в тенях;
И мантию синюю в светлых камнях,
Цветах золотых, что под небом цветут,
Она быстро свернула и спрятала тут;
Неясные сны уже вниз добрались,
Скользили, по воздуху тихо неслись.
Остатки волос она тихо взяла
И прочно она из остатков сплела
Веревку из прядей; была та тонка,
Но все же длинна, и прочна, и гладка.
Привязала веревку рукою своей
К одной из могучих и крепких ветвей.
Работу закончила ныне она
И смотрит на север теперь из окна.
Солнечный свет покраснел на ветвях,
И сумерек мрак шевельнулся в корнях.
Сумерек тень по земле пробралась,
Тут медленно песня ее началась.
Четче запела она, наклонив
Длинные пряди, и их опустив
От окна своего и до самой земли.
Стражники звуки расслышать могли;
Но дремота, качаясь, над ними плыла,
Беседа их медленно тут замерла,
Голос ее то скользил, то взлетал,
И чарами стражников он заковал.
Как облако, встала она средь ветвей,
Вниз по веревке слетела скорей,
Как белка, легко, и немедленно прочь
В танце исчезла она в эту ночь,
Кто может сказать, по какому пути -
Эльфийских следов на траве не найти.
|
- VII.
И Моргот, когда в этот день роковой
Деревья убил, и наполнил он тьмой
Валинор, свет его погубив навсегда,
Феанор с сыновьями поклялся тогда
На холме нерушимою клятвой своей,
На Туне, и клятва до нынешних дней
Миру печали и войны несла.
И с моря туманная мгла наползла
Тенью холодной и серой, слепой,
Туда, где сиял прежде Глиндаль златой,
И Белтиль своим серебром расцветал.
Над башнями низко туман нависал,
Где город Эльфийский у моря стоял.
И факелов множества свет замерцал,
Нолдор, как только огни те зажглись,
К темным домам своим вновь собрались,
По лестнице длинной всходили они,
И площади тьму озарили огни.
По Сильмарилам скорбел Феанор,
И площади ныне наполнил простор
Дикою речью, и словно вином
Толпы поил он застывших кругом.
От мудрости речь та была и беды,
В ней правда была и обмана плоды,
Был Моргот хозяин обманов таких,
Об этом рассказано в песнях других.
Велел из священных земель он бежать,
Прочь за моря убеждал уплывать,
К землям опасным, где нету дорог,
Где в гавани лед громоздится, высок;
До края земли, все за Морготом вслед,
Покинув дома, где уж радости нет;
Возвратиться к просторам Наружной Земли,
К войнам и плачу. Тут руки свели
Семеро родичей в клятве своей,
О звездах Небес говорилося в ней,
И Варду они призывали потом,
Что звездного свода построила дом,
Чтобы огнями в глубинах сиять.
Стали потом Тимбрентинг называть,
Дивный чертог на которой стоит
Повелителя Манве. И кто говорит
Те имена, клятву должен держать,
Хоть бы земля стала с небом дрожать.
Там Куруфин с Келегормом стояли,
Дамрод и Дириэль то повторяли,
Карантир и Маэдрос высокий был тут
(Тот, на которого пытки падут),
И Маглор, чей голос, как море, зовет,
Он скорбные песни и ныне поет.
"Будь друг или враг, или Моргота тварь,
Иль Смертных дитя, что, предсказано встарь,
В будущем где-то на землю придет,
Ни закон, ни любовь, и ни ад не спасет,
Ни боги, ни рок его не защитят,
И вечную ненависть не укротят
Сыновей Феанора к тому, кто возьмет
Сильмарилы, удержит иль украдет
Волшебное пламя в кристаллах огней,
Что будет сиять до скончания дней."
Как Нолдор, скитаясь, сражались потом,
Здесь нету рассказа. Покинув свой дом,
На Севере стали они воевать.
Фингон там решился один отыскать
Маэдроса, там, где подвешен тот был;
Он в пытке ужасной качался без сил,
С запястьем в тисках из прочнейших цепей,
Прикованных к пику из гладких камней,
Где странные в небе туманы кружат,
От Тангородрима вершины спешат.
И Эльфы поют про Фингона, о том,
Как стал королем он у Нолдор потом,
И после под пламя мечей в бою пал,
Он и все те, кто его окружал.
Он Маэдроса спас, и об этом поют,
Вражду прекратив, что закралася тут
Меж гордыми Финве детьми в эти дни.
И, вместе собравшись, загнали они
Великого Моргота в крепость к нему,
И хвалились они, что теперь никому,
Ни Орку, ни демону, уж не суметь
Осаду прервать и прокрасться посметь.
И мирные годы на землю пришли,
И нового Солнца лучи потекли,
Просторы Великих Земель осветив
И первых Людей ото сна пробудив.
Эпоха та, в песнях зовется она
Осада Ангбанда, и, словно стена,
Мечи защищали просторы страны
От Моргота пламени, время весны,
Цветеньем и ростом был полон простор;
Но клятва бессмертной была до сих пор,
И Сильмарилы в глуби под землей
Были в Ангбанде, сокрытые мглой.
Кончилось то, как судьба предрекала,
Пламенем Моргота месть запылала,
Могущество то, что он в тайне держал
И долго в твердыне своей накоплял,
Равнину Безводную мигом сожгла;
И армия черная следом пошла.
Так Моргот осаду Ангбанда прорвал;
В дыму и огне он врагов разбросал,
И двинулись Орки - вперед, убивать,
И кровь, как роса, начинала стекать,
Каждого Орка в крови был клинок.
И Барахир тогда смело помог
Людьми и могучим копьем и щитом
Фелагунду в сражении; к топям потом
Бежали они, и создали завет,
И Фелагунд ему клялся в ответ
О дружбе для рода его навсегда,
О помощи, если нагрянет беда.
Но Финарфина дети не все спасены:
Ангрод и Эгнор не вышли с войны.
А Фелагунд с Ородретом меж тем
Войско свое собирали затем,
Женщин собрали, прекрасных детей;
Их прочь от войны увели поскорей,
В пещерную крепость на юг увели.
У берега Нарога из-под земли
Туннель открывался; его заслонив,
Они спрятали выход, ворота закрыв,
Стояли ворота до Турина дней,
И было темно от древесных теней.
Келегорм прекрасный нашел там приют,
Они с Куруфином там долго живут;
И с ними пришел их могучий народ,
В чертогах он тайных живет и растет.
Финрод был в тайных холмах королем,
В Нарготронде, и клятва осталась при нем,
Та, что в бою Барахиру он дал.
А сын Барахира по лесу блуждал,
Словно во сне, и леса холодны.
Вдоль Эсгалдуин, чьи воды темны,
Он шел, и бегущий поток ледяной
Достиг Сириона с его глубиной,
Сириона, что бледен, свободен, широк,
К морю спешил громогласный поток.
И к мелким озерам добрался уж он,
Где отдых недолгий нашел Сирион,
Под звездами отдых нашел до того,
Как скалы разделят, поглотят его,
Он в топях болотных под небом лежит,
Пьет и растет там, а после спешит
В бездны земли через скалы река,
Дорога ее под землей далека.
Умвот-Муилин, это Сумрак Озер,
Серый, как слезы, широкий простор
Эльфы назвали. Там дождь бушевал,
За Хранимой Равниной тогда увидал
Берен Охотников Кручи вдали,
Неровные пики над краем земли
Под западным ветром; и в сумраке том
Под вспышками и под шипящим дождем,
Он знал, средь болотных лежит берегов,
Пробивая свой путь у подножья холмов,
Нарог, там тайные своды палат
Фелагунда, и там водопады шумят
Ингвила, падая вниз с высоты.
Вечно они здесь держали посты,
Нарготрондские Эльфы, чья слава громка,
Их башня на каждом холме высока,
Где смотрит бессонная стража вперед,
Охраняя равнину и каждый проход
От вод Сириона до Нарога тут;
Лучники те, что без промаха бьют,
Бродили в лесах, убивая в тиши
Незванно скитавшихся в этой глуши.
По равнине пошел он к шумящей реке,
Сжимая кольцо, что мерцало в руке,
Кольцо Фелагунда, и часто кричал:
- Пробрался не враг и не Орк прибежал,
Берен то, сын Барахира у вас,
Дорог был Финроду он как-то раз.
Он на берег восточный еще не ступил
Нарога, что полон пены и сил,
В зеленом стрелки показались вокруг,
Но только кольцо увидали, как вдруг
Склонились пред ним, хотя был он собой
Невзрачен и беден. Ночною порой
На север его увели, ведь тогда
Моста не бывало, где хлещет вода,
И через брод до ворот не дойти,
Врагам и друзьям туда нету пути.
На север, все дальше, где мельче река,
Где пеной она омывает брега,
Которые Гинглит собой заперла
И золотой свой поток привела
К Нарогу, там перешли они вброд.
Быстрей и быстрей становился их ход
К Нарготронду, к террасам широким его,
К сводам гигантским дворца самого.
Под светом серебряным узкой луны
Дошли до дверей, что огромны, темны,
С столбами из цельных стоячих камней,
С мощными балками. Внутрь скорей
Они зашагали в проемы ворот
В чертоги, где Финрод на троне их ждет.
Финрод слова, что прекрасны, сказал
Берену, и, где он прежде блуждал,
Бился, по горьким дорогам бродив,
Он перечислил. И, дверь затворив,
Сели они, Берен повесть повел
О Дориате; и слов не нашел
О Лутиэн, что танцует в лесах
С дикою розой в своих волосах,
При мысли, как голос эльфийский тот пел,
Пока звездный дождь над землею летел.
О чертоге Тингола поведал потом,
Что полон фонтанами и волшебством,
И вечно в ветвях соловьи все поют
Для Мелиан, для короля ее тут.
Поведал потом про Тингола наказ,
Про эту насмешку; и как в этот час
Ради девы решил он преследовать цель,
Ради любви дивной Тинувиэль,
Лежит его путь по горящей пустыне,
На верную смерть он отправился ныне.
Тому Фелагунд в изумленье внимал,
И под конец тяжело он сказал:
- Видно, Тингол в самом деле желает
Смерти твоей. Ведь огонь, что сияет
В волшебных алмазах, был заклят давно,
И клятвою горе навек суждено;
Сыновья Феанора теперь одного
По праву властители света того.
Он алмаз удержать не сумеет, поверь,
В пещерах своих, даже если б теперь
Он был бы всех Эльфов земли властелин.
Но, говоришь ты, путь только один,
Другою ценой не посмеешь прийти
Вновь в Дориат? Да, ужасны пути,
Что пред тобой ныне будут лежать -
И после Моргота нужно бежать
От ненависти, что, я знаю, тогда
За тобой по лесам будет гнаться всегда.
Они будут тебя по лесам сторожить,
Чтоб по дороге к Тинголу убить
До того, как отдал бы ему этот свет
И счастье свое получил бы в ответ.
Келегорм с Куруфином теперь, посмотри!
В этих чертогах живут здесь внутри,
И, хотя я Финарфина сын и страны
Этой король, они все же сильны,
И в Нарготронде народ их везде.
Они помогали мне в каждой беде,
И дружбу одну лишь у них я нашел,
Но только скажи я, что Берен пришел,
От них состраданья не следует ждать,
Коль страшную цель твою смогут узнать.
То правда была. Ведь, когда рассказал
Народу король, что от Берена знал,
О клятве своей Барахиру в те дни,
Когда спасены были смертным они,
От Моргота спас он их силой своей
На Севере дальнем, средь ратных полей,
И сердце у многих немедля зажглось
Жаждою битвы. Но тут поднялось
Волнение, громкие крики, и вдруг
Прыгнул с глазами горящими в круг
Келегорм, и огнем полыхнул его меч,
Мерцанье волос колыхнулось у плеч,
Упорная твердость в лице лишь видна,
И вмиг пала тут на дворец тишина.
- Будь друг или враг, или Моргота зло,
Эльф, дитя смертных, что ныне пришло
На землю, и всякий, что после придет,
Ни закон, ни любовь и ни ад не спасет,
Ни Боги, ни чары не защитят
И ненависть вечную не укротят
Сыновей Феанора к тому, кто возьмет
Сильмарил наш, удержит иль украдет.
По праву мы можем владеть лишь одни
Камнями, чьи трижды волшебны огни.
Он дикую, властную речь говорил,
И,как в Тирионе давно превратил
Отца его голос в огонь их сердца,
Так в темные страхи теперь до конца
Он их погрузил, предвещая войну
Друга с друзьями; и вот глубину
Нарготронда в крови представляли они,
Где мертвые только остались одни,
Если с Береном Нарога войско уйдет;
Или как с битвою горе придет
В Нарготронд, где великий Тингол королем,
Коль алмаз Феанора там будет при нем.
И самый уж верный теперь пожелал,
Чтоб клятвы той Финрод тогда не давал,
И думал в отчаянье, в ужасе тут,
Какие дороги к Ангбанду ведут,
Как коварством иль силой пробраться туда.
И Куруфин после брата тогда
Страх еще больший народу внушил;
Такие он чары на них наложил,
Что никогда уж до Турина дней
Нолдор из Нарога волей своей
На войну, на открытую битву не шли.
Тайно волшебные сети плели,
И тихий союз заключили потом
С зверьми, осторожными ночью и днем,
Ядовитой стрелою, фантомом лесным,
Невидимой силой, искусством своим
За жертвой своей они крались в тиши,
Неслышно за нею ступали в глуши,
Шли вдалеке, вечно прятались прочь,
И убивали лишь в темную ночь -
Нарготронд защищали лишь тайной своей,
Прежний союз позабыв и друзей,
Страх перед Морготом ныне в них жил,
Что Куруфин в их сердца заложил.
И так получилось тем яростным днем,
Они не пошли за своим королем,
Финарфин - не бог, стали тут говорить,
И Финроду тоже здесь богом не быть.
Свою Фелагунд тут корону сорвал,
К ногам ее кинул, а после сказал,
Бросив шлем Нарготронда из серебра:
- Нарушайте вы клятвы, а мне же пора,
Царство покину, чтоб клятву держать.
Но если, не дрогнув, остались стоять
И Финроду все же остались верны,
Быть может, хоть кто-то из этой страны
Со мною уйдет, чтобы нынче не стать
Мне выгнанным нищим, что должен бежать,
Оставив мой город - открыта уж дверь -
Народ мой, корону оставив теперь!
Слова услыхав, рядом встали скорей
Десять, что были всех в войске верней,
Те воины, что на сражение шли,
Куда бы знамена его ни несли.
Один наклонился, корону поднял.
- Город покинуть, король, - он сказал, -
Наша судьба, но терять мы, поверь,
Правленье твое на должны. И теперь
Назначь ты наместника в этот удел.
И Фелагунд тут корону надел
На Ородрета, сказав так: - Брат мой,
Пока не вернусь я, венец этот твой.
Вышел тогда Келегорм тут один,
С улыбкою прочь повернул Куруфин.
|
- VIII.
Нарготронд те двенадцать покинули тут,
На тропинки, что тайно на Север ведут
В тиши повернули и канули в тень,
Исчезли они, когда начался день.
Труба не звучала, молчал и певец,
В кольчугах из тонких и прочных колец,
С серыми шлемами, в темную ночь
В черных плащах они двинулись прочь.
Где Нарога мчится гремящий поток,
Шли и добрались туда, где исток,
Водопад там искрится, отвесной струей
Кубок мерцающий, чистый, живой
Наполняя кристальной водой, он летит
Из озера Иврин, срываясь, звенит,
Из озера Иврин, в котором видны
Голые склоны, мрачны и бледны,
Гор Теневых, что стоят под луной.
Здесь расставание с тайной страной,
Где нету ни Орков, ни Моргота зла,
Дорога их дальше затем повела.
У склонов отвесных по темным лесам
Они выжидали теперь по ночам,
Пока туча, идущая с сумрачных гор,
Не закрыла луну и созвездий узор,
Необузданной осени вихри взметнулись,
Свистом промчались, и листья качнулись
И темным дождем соскользнули легко,
Тут шум различили они далеко,
Смех хриплый, далекий услышали вдруг;
Все громче; и вскоре услышали стук
Бредущих подошв, что идут много дней
По усталой земле. На движенье огней,
Тусклых и красных, смотрели потом,
Чей свет отражался копьем и щитом,
Так каждый смотрел, неподвижен и тих,
Как стая из Орков брела мимо них,
Лица смуглы их, и зла на них след.
Летучие мыши вокруг, и в ответ
Им филин в ночи одиноко кричал
С вершины деревьев. И шум затихал,
Смех, словно скрежет оружья стальной,
Затих и исчез. Но у них за спиной
Эльфы и Берен вослед поползли
Тише, чем лис, что застыл у земли
В ожиданье добычи. И так прокрались
К лагерю, где и костры уж зажглись,
И сосчитали они, что сидят
Тридцать там Орков, где бревна горят.
И, молча, боясь проронить даже звук,
Один за одним они встали вокруг,
В тени у деревьев тут каждый пропал;
Каждый тут мрачнож и медленно взял
Лук свой, согнув, тетиву натянул.
Звон их внезапный леса резанул,
Когда Фелагунд закричал свой приказ;
И Орков двенадцать упали за раз.
И в сторону луки их ныне летят.
Мечи их сверкают, удары спешат!
И Орки теперь и кричат и визжат,
Словно под адскою пыткой лежат.
Быстро в лесу этот бой пролетел,
Орк убежать ни один не сумел;
Здесь с жизнью простились они навсегда,
Чтоб землю уже не пятнать никогда
Насильем и кровью. Но песен здесь нет,
И лес жтот радостью не был согрет.
Эльфы не пели. Опасно кругом
Было им ныне - на битву с врагом
У Орков ходил не один лишь отряд.
Ныне одежду всю с Орков подряд
Сорвали, и трупы свалили в провал.
И Фелагунд им совет тогда дал,
Принят отчаянный план этот был:
В Орков друзей он своих превратил.
Ядовитые копья, и лук из рогов,
Кривые мечи, все оружье врагов
Они взяли, одежды Ангбангда надев,
Грязную ткань неохотно стерпев.
Руки и лица покрыли затем
Темною краской; и гоблинам тем
Волосы стали они состригать,
Черные космы, и каждую прядь
Уменьем эльфийским крепили к своим.
И каждый, увидев, что сделано с ним,
С содроганием в сторону тут же смотрел.
Заклятие Финрод над ними пропел
Об облике новом, о формах других;
Огромными выросли уши у них,
И зубы их форму клыков приняли,
Пока его чары напевом текли.
Они спрятали прежний Эльфийский наряд,
И ускользнул за ним следом отряд,
Следом за гоблинов гнусным вождем,
Эльфийски-прекрасным был он королем.
Они Орков отряд увидали опять,
Но Орки не стали им вовсе мешать,
Приветствуя их; и отныне смелей
Они дальше шагали дорогой своей.
Так они шагом усталым ушли
Из Белерианда. И сразу нашли
Юный поток серебра, он бежит,
Сирион по долине, сияя, спешит,
Там Таур-ну-Фуин, Смертельная Ночь,
Сосновые склоны вздымаются прочь,
На восток эти воды неспешно текут,
А на западе хмурые Горы встают,
На Север глядят они мрачною тьмой
И западный свет закрывают собой.
Там остров скалой одинокий стоял,
Словно как камень в долину упал
С кряжей огромных и гор теневых,
Когда великаны спешили вдоль них.
Подножье его омывала река,
Поток разделялся, и те берега
Нависали над входом в темнеющий грот.
Сирион устремляет все дальше свой ход,
К другим берегам вода чище текла.
На острове крепость у Эльфов была,
Прекрасной и крепкой была до сих пор;
Но угрозой теперь озаряла простор
Белерианда с одной стороны,
Дорога другая - до мрачной страны
За северным устьем долины вдали.
Там ныне - поля иссушенной земли,
Пустыня из пыльных песков, широка;
Едва различалась там издалека
Грозная туча, что краем своим
Закрывает грохочущий Тангородрим.
Но ныне оплотом несметного зла
Была эта крепость; дорога вела
Из Белерианда в долину сюда,
И пламенный взор ее видел всегда.
(Нету на Север другого пути,
Лишь можно Разломом Аглона пройти,
Иль жуткой и темной кружащей тропой,
Где Орки проходят по спешке большой
Сквозь Ночи Смертельной ужасную тьму,
Через Таур-ну-Фуина чащу саму;
А Аглона пути к Дориату вели,
Сыновья Феанора тропу стерегли.)
Люди звали его Саурон, и пред ним
В поздние дни, как пред богом живым,
Склонялись, и строили в страхе они
Мрачные храмы в глубокой тени.
Он не был пока еще обожествлен,
Помощником Моргота был ныне он,
Хозяин Волков, чей ужаснейший вой
Вечно в холмах отдавался тоской,
Темные чары в покров волшебства
Сплетал, простирая. В сетях колдовства,
Вечно под властью безмерной своей,
Полчища духов держал чародей,
И верным он войском себя окружил,
Он чарами души в чудовищ вложил,
Была для них воля его словно дар:
Волколаки свирепые с Острова Чар.
От Саурона сокрыть не смогли
Они свой поход; и, хотя они шли
В лесу, средь деревьев, он их увидал
Издалека, и волков он поднял:
- Приведите мне Орков вот этих скорей,
Что странно идут и страшатся теней,
Они не пришли, хотя был им приказ
Новости все приносить каждый раз
О всех их делах к Саурону, ко мне.
С башни своей он глядел в тишине,
И в нем подозрения тьмою росли,
Он ждал, наблюдая, и их привели.
В кольце из волков уж стояли они,
Рока страшились и были одни.
Увы! Нарготронд позади и далек!
Темных предчувствий нахлынул поток,
Когда под обрыв они к берегу шли,
Когда через горестный мост их вели
К Острову Чар, где тот каменный трон,
Словно из крови и тьмы сотворен.
- Где вы побывали? Что вы повидали?
- В Эльфийской земле; там слезы во мгле,
Там пламя кружится и кровью струится,
То мы повидали, там мы побывали.
Мы тридцать убили, тела их свалили
В темный провал. Там ворон летал,
И филин кричит, где путь наш лежит.
- О Моргота слуги, мне правду скажите,
О землях Эльфийских вы мне доложите!
Что в Нарготронде? Кто правит на деле?
В то королевство зайти вы посмели?
- Лишь до границы дойти мы посмели.
Король Фелагунд там правит на деле.
-Не слышали разве? Ушел ведь он,
И Келегорм его занял трон.
-Это неправда! Ушел если он,
То Ородрет его занял трон.
- Остры ваши уши, вы быстро узнали
Новости царства, где вы не бывали!
Как вас зовут, мне хотелось бы знать,
И, кто ваш начальник, должны вы сказать.
- Нереб и Дунгалеф нас зовут
И воинов десять; пещеры нас ждут
Глубоко под горами. И вот по пустыне
По спешному делу шагаем мы ныне.
К дыму, где нас ожидает Больдог,
Должны без задержки добраться мы в срок.
- Больдог недавно убит был, я слышал,
Когда, сражаясь, к стране этой вышел,
Где Разбойник Тингол и презренный народ,
Затаившись, под вязом и дубом живет
В Дориате ужасном. Так вам неизвестно
Про Лутиэн, что волшебно-прелестна?
Ее тело прекрасно, чисто и прекрасно.
Моргот искал ее там, но напрасно.
Больдога послал он, повержен был тот;
Странно, что вы не ушли с ним в поход.
Нереб сердит, он нахмурился, да.
Лутиэн, эта крошка! В чем же беда?
Не весело разве подумать о том,
Как Моргот ту деву сломает потом,
Как грязью покроется вся чистота,
Как свету на смену придет темнота?
Кому же вы служите, Свету иль Мгле?
Кто труд величайший вершит на земле?
Кто же король всех земных королей,
Кто золото дарит рукою своей?
Кто же хозяин бескрайней страны?
Кем были счастья давно лишены
Жадные Боги? Теперь повторите
Клятвы свои! И голов не клоните!
Любви и закону погибель везде!
Проклятие звездам с луной в высоте!
И пусть вековечная древняя тьма
Из внешнего мира нахлынет сама,
Утопит и Варду и солнца лучи!
Пусть ненавистью все начнется в ночи,
Пусть злом завершится течение дней
Под вечные стоны бескрайних Морей!
Но верные Люди, и Эльф уж любой,
Клятвы сказать не посмеют такой.
И буркнул тут Берен: - Кто Саурон,
Чтоб нашей работе мешал его трон?
Разве ему поклялись мы служить?
Мы не его, нам пора уходить.
- Терпение! Вам уж недолго терпеть, -
Саурон рассмеялся. - Но прежде пропеть
Песню я нынче желаю для вас.
К ним обратил он огонь своих глаз,
И тьма бесконечная пала кругом.
Они видели только в тумане густом
Лишь пламя пронзающих этих очей,
Сковавших сознание силой своей.
Песню запел он своим колдовством,
Чары пронзали ее волшебством,
Предательства силой, где тайны уж нет.
И Финрод внезапно, шатаясь, в ответ
Тоже запел, его силой был свет,
Как против многих сражаются сил,
Стойкости верной напев это был,
Доверие там, к избавлению путь;
Форма меняется, прячется суть,
Песня о том, как ломают замки,
Как цепи со звоном спадают с руки.
Назад и вперед так их песня текла.
Кружась и взлетая, сильнее была
Песнь Саурона, и Финрод в бою
Влил тогда магию в песню свою,
Эльфийскую магию вылил в слова.
И слышали ныне среди волшебства
Птиц, в Нарготронде поющих вдали,
Стенание моря у края земли,
За Западным краем, в Эльфийских краях,
Где волны шумят на жемчужных песках.
Дым заклубился: то тьма собралась,
И алая кровь в Валиноре лилась
У берега моря, где Нолдор в борьбе
Братьев убили, забравши себе
Их белые лодки, корабль поплыл
Из Гавани светлый. И волк тут завыл.
Ветры свистят. Черный ворон летит.
Льды громоздятся, и море шумит.
Пленники стали в Ангбанде стенать.
Гром грозовой раскатился опять,
Сквозь дыма завесу огонь запылал -
Финрод, сраженный, у трона упал.
Смотрите! Прекрасны они, высоки,
Со светлою кожей. Исчезли клыки
И Орков обличье; и ныне стоят,
Пронзает насквозь их пылающий взгляд.
И муки жестокие пали на них
В застенках, где нету надежд никаких,
Закованы в цепи, что тело грызут,
В сетях удушающих брошены тут,
Во тьме и отчаянье будут лежать.
Однако не все так сумел распознать
Финрода чары тогда Саурон:
Имен их и цели не ведает он.
О том размышлял он немало часов,
И после, найдя их средь тяжких оков,
Смертью ужасной он им пригрозил,
Если бы только один не открыл
Предательством тайну. И волки придут,
И медленно всех их во мраке пожрут,
Каждого перед глазами других,
И будет последний оставлен в живых,
В ужасном застенке подвесят его,
Мученья падут на него одного,
В недрах земли будет медленно он
Безжалостно в муку навек погружен
И в пытки, пока не раскроет секрет.
Угрозы сбылись, и спасения нет.
И вот раз от раза во мраке слепом
Глаза появляются, слышно потом
Крики отчаянья, после во мгле
Чавканье с хрустом слышны на земле,
И крови поток по земле побежал.
Никто не поддался, никто не сказал.
|
- IX.
Стаи охотничьих мчалися псов
В Валиноре. Среди изумрудных лесов
И заяц, и лис, и проворный олень
Бродили, укрывшись в прохладную тень.
Оромэ высший был здесь властелин,
Был тех лесов он хозяин один.
В чертогах его песни вечно звучали,
И Нолдор его по-другому назвали:
Таурос, тот Бог, чьи гремели рога,
Где горною кручей стоят берега;
Один он любил все просторы земли
До того, как знамена средь звезд поплыли
Солнца с Луною; и златом подков
Его кони подкованы. Лай его псов
В Западных чащах несется всегда,
Бессмертными псы эти были тогда:
Серы и проворны, черны и сильны,
С шелковой белою шерстью, стройны,
Верны они все, и их поступь смела,
Мчатся они как из лука стрела;
Тоном глубоким звучат сквозь леса,
Как Валмара колокол, их голоса,
Глаза, как живые алмазы, блестят.
Сорвавшись с цепей, они ветром летят,
Из ножен мечом вылетают вперед,
Тауросу бег их отраду несет.
Средь Тауроса пастбищ, зеленых полян,
Юным щенком был когда-то Хуан.
Вырос, быстрейшим из быстрых он стал,
И Оромэ после его даровал
Келегорму, который охоту любил
И следом за Богом великим ходил.
Единственный пес из Блаженной Страны,
Когда бросились прочь Феанора сыны
И на Север пришли, он остался тогда
С хозяином рядом. И войны всегда,
Походы, сраженья с ним вместе делил
И в битве смертельной не раз уже был.
Своего властелина спасал он не раз
От Орка, от Волка пылающих глаз.
И, став волкодавом, свирепым врагом,
Пронзал он мерцающим взглядом кругом
Туманы и тени, и чуял следы
Средь топких лугов и болотной воды,
На палой листве он следы различал;
В Белерианде все тропы он знал.
И все же волков больше всех он любил;
Любил их за горло схватить, что есть сил,
Дыханье пресечь. И, как Смерть, оттого
Сауроновы стаи страшились его.
Ни чары, ни копья и ни волшебство,
Ни клык и ни темное зла колдовство
Ему не вредили; ведь был его рок
Соткан уже. Но, что жребий предрек,
Его мало страшило, и ведал народ:
Пред самым могучим в бою он падет,
Пред волком, что много сильнее других
Волков, что родились в пещерах глухих.
Слушайте! Там, в Нарготронде, вдали,
За Сирионом, средь дикой земли
Дальние крики, рога там трубят,
И с лаем собаки по лесу летят.
Мчится охота средь палой листвы.
Кто же там едет? Не слышали вы,
Что Келегорм, Куруфин его брат
Спустили собак? Тому каждый был рад,
Они в седла вскочили до солнца лучей,
И копья и луки схватили скорей.
Сауроновы волки смелеть стали вдруг,
Далеко забредали. И ночью вокруг
Глаза их сверкали за бурной рекой.
Быть может, хозяин своею рукой
Сюда их направил, чтоб все разузнать,
Секреты Эльфийских князей отыскать,
О Нолдор, что скрыты в пещер глубине,
О царстве лесном, что стоит в тишине?
- Добрый мой брат, - так сказал Куруфин, -
Не нравится мрачный мне этот почин.
Что он предвещает? Злых этих зверей
Должны из страны мы убрать поскорей!
И сердце мое будет радо опять
Пойти на охоту волков убивать. -
И Келегорму шепнул, наклонясь,
Что Ородрет лишь тупица, не князь;
Король ведь давно как ушел в свой поход,
А весть от него все никак не придет.
- Польза твоя бы была велика,
Узнали бы, умер иль жив он пока;
Воинов должен своих ты собрать.
"Иду на охоту, - ты должен сказать,
Решит весь народ: лишь об этой стране
Забота твоя. Но в лесной глубине
Можем узнать, что случилося с ним;
Но, волей судьбы, если он невредим
И вернется назад по безумной тропе,
Неся Сильмарил - я не должен тебе
Ничего говорить; но волшебный тот свет -
Твой он (и наш), у других его нет;
Быть может, и трон завоюешь потом.
Ведь среди Нолдор древнейший наш дом.
В ответ Келегорм ничего не сказал,
Но быстро могучее войско собрал;
И прыгнул Хуан на тот радостный зов,
Вожак и начальник охотничьих псов.
По рощам три дня проносились они,
Саурона волков убивая все дни,
Они серые шкуры срывали с врагов,
И прочь они многих прогнали волков,
И так к Дориату добрался их путь,
Они у границы могли отдохнуть.
Там дальние крики, рога там звучат,
И с лаем собаки по лесу летят.
Мчится охота. Тревога звенит,
Там, словно пташка, в испуге бежит
Кто-то танцующим шагом вперед.
Не знает она, что по лесу идет.
От дома вдали, одинока, бледна,
Как призрак, бежит по долине она;
Вперед! Ее сердце велит: поскорей!
Но силы уже не осталося в ней.
Хуана глаза увидали там тень,
Дрожит она, рвется под дерева сень,
Днем видна мгла, что бывает лишь в ночь,
Спешит она в страхе, торопится прочь.
И с лаем внезапным он прыгнул за ней,
За робким созданьем под кровом теней.
На ужаса крыльях, как бабочка в миг,
Когда перед нею клюв птицы возник,
Метнулась она, не касаясь земли,
Бежала, пытаясь сокрыться вдали -
Все тщетно. И к дереву ныне без сил
Она прислонилась. Вмиг рядом он был.
Ни шепот, в котором туман волшебства,
Ни тайных эльфийских секретов слова,
Ни темные складки сплетенных одежд
Его обмануть не давали надежд,
Его, что родился в бессмертных краях,
И чары с него облетали, как прах.
Из всех ее встречных один лишь Хуан
Не мог быть закован в волшебный туман,
Тут чары бессильны. Но та красота,
И бледность ее, и ее доброта,
Свет, что в глазах ее ныне сиял,
Укротили того, кто испуга не знал.
Он поднял легко, и понес он тогда
Дрожащую ношу. Еще никогда
Келегорм не видал тут добычи такой:
- Добрый Хуан, что принес ты с собой?
Ты деву иль призрак нашел на сей раз?
Сегодня охота другая у нас.
- То Лутиэн из Дориата пришла, -
Та дева сказала. - Тропа увела
Оттуда, где Эльфов лесная страна,
И ныне блуждает в скитаньях она,
И нету надежды. - И с речью такой
Скинула плащ она легкой рукой,
И встала она в белизне с серебром.
Ее звездные камни мерцали кругом
В солнце встающем, как утром роса;
Накидка ее, как весной небеса,
По ней золотые струятся цветы.
Кто взглянет спокойно в лицо красоты?
Взгляд Куруфина прикован, застыл.
От прядей ее аромат исходил,
Ее тонкие руки, сиянье очей
Его сердце пронзили заклятий сильней.
- Прекрасная дева, так что же с тобой,
Зачем ты из дома, презревши покой,
Ушла в одинокий мучительный путь?
Войны какие смогли полыхнуть
В самом Дориате? Поведай теперь!
Судьба ведь тебя охраняет, поверь;
Друзей ты нашла, - Келегорм ей сказал,
Пока на эльфийскую деву взирал.
Часть той истории сердце его
Знало уже, но она ничего
По лицу не прочла, там улыбка одна.
- Кто вы тогда, чья охота видна,
По чащам опасным несется чуть свет?
Тут хороший она получила ответ.
- Прекрасная, слуги твои пред тобой,
Князья Нарготрондской долины речной,
И просят они тебя с ними пойти,
Забвенье в подземных чертогах найти,
Надежду вернуть, отдыхая в тиши.
Повесть свою нам теперь расскажи.
Лутиэн рассказала о Берена днях
В северных землях, дороге в горах
К Дориату, как гневом Тингол воспылал,
И как по ужасному делу послал
Берена в путь. Но ни звука опять
Не молвили братья, чтоб не показать,
Как близко им то. О побеге своем,
Как прочь убежала под дивным плащом,
Легко рассказала, но слов не нашла,
Едва ее речь о долине пошла,
В Дориате, в сиянии звезд и луны,
Когда Берен еще не ушел из страны.
- Мои повелители, нужно спешить!
Нельзя отдыхать и дела отложить.
От слов королевы прошло много дней,
Видения сердца ее всех верней,
Сказала так Мелиан для Лутиэн,
Что Берен попал в ужасающий плен.
Тюрьма глубока Властелина Волков,
Там чары, жестокость и цепи оков,
Пойман, во тьме, где страдание гложет,
Берен лежит - если только, быть может,
Жив он и смерть на себя не призвал. -
И голос ее тут от горя упал.
Куруфин Келегорму чуть слышно сказал
В стороне: - Ты теперь эту новость узнал
Про Фелагунда, узнали мы тут,
Куда Сауроновы твари ползут, -
И шепотом дал ему верный совет,
Что говорить он ей дожен в ответ.
- Дева, - сказал Келегорм, - ты видала,
Как наша охота по лесу скакала,
Отряд наш, хотя и силен он, и смел,
На крепость его б я вести не посмел,
На остров волшебный, где чары кругом.
Не думай, что дрогнули мы пред врагом.
Смотри же! Охоту забросив, с тобой
Помчимся обратно дорогой прямой,
И там мы и помощь найдем, и совет,
Как вывести Берена снова на свет.
Они взяли ее в Нарготронд за рекой,
И сердце ее было полно тоской.
Задержки страшилась; минута одна
Была словно час; догадалась она,
Что путь их быстрее теперь мог бы быть.
Мчался Хуан впереди во всю прыть,
Но мысли в тревоге: стремился понять,
Что хозяин его нынче хочет узнать,
Почему как огонь он вперед не летит,
Почему Куруфин с вожделеньем глядит
На Лутиэн, так он думал весь день,
И ощущал, как ползет злая тень,
Проклятия древнего встали следы.
Его сердце горит в ожиданье беды
Для Берена, для Лутиэн дорогой,
Для Финрода, что свой отринул покой.
Светом наполнился Нарога мир,
Музыка там, и готовится пир.
На пиру Лутиэн одна плачет теперь.
Ныне ловушки захлопнулась дверь,
Спрятали плащ, не осталось путей.
Молила она, не ответили ей,
Ей не сказали того, что хотела
Узнать она с жаром. И не было дела,
Казалось, до тех, кто вдали под землей
Страдает в темнице глубокой, слепой,
Где болью и мукой полна глубина.
Предательство поздно узнала она.
И в Нарготронде немедля узнали,
Что ее сыновья Феанора поймали,
Что Берена против смутили умы,
Что мало желали теперь из тюрьмы
Короля вызволять, чье желанье уйти
Древние клятвы зажгло в их груди,
Ненависть в них пробудило от сна.
И цель их была Ородрету видна:
Фелагунда оставить во тьме умирать
И узами крови с Тинголом связать
Силою дом Феанора затем.
Но помешать темным замыслам тем
Не в его было власти, ведь ныне народ
Братьев правление лишь признает,
Их слову послушны все в этой твердыне.
Никто Ородрета не слушал отныне;
Они разделили позор этих дел,
Про Финрода слышать никто не хотел.
У ног Лутиэн каждый день и всю ночь
Лежал у постели, желая помочь,
Хуан, Нарготронда прославленный пес;
Ему она свой прошептала вопрос:
- Хуан, о Хуан, ты подобно стреле
Ветром несешься по смертной земле,
Что за зло повелителей взяло твоих,
Что слез и страданий не видят моих?
Когда-то сильнее других средь лесов
Любил Барахир всех охотничьих псов;
Когда-то и Берен в враждебной стране,
На Севере, где он бродил в тишине,
Верным был другом у диких зверей,
Мохнатых, крылатых, в лесу, средь полей,
Все души живые в горах были с ним,
Когда пробирался он мраком ночным.
Ныне ни смертный, ни Эльф не придет,
Мелиан дочь уж никто не спасет,
Она помнит того, кто для Моргота враг,
Кого сделать рабом не удастся никак.
Хуан не ответил ей; но Куруфин
С тех пор приближаться не мог уж один
К Лутиэн, и ее он коснуться не смел,
Лишь перед клыками Хуана бледнел.
И вот, когда сыростью осень своей
Окутала светоч небесных огней,
Серпик луны, и летели, видны,
Звезды меж прутьев ночной глубины,
Меж облачной мглы, и, когда рог зимы
В лесу раздавался в об'ятиях тьмы,
Хуан вдруг исчез. Лутиэн там легла,
Зла опасаясь, так ночь проплыла,
Когда все затихло в рассветных ветрах,
И только бессонный кружил еще страх,
Неясная тень вдоль стены подошла.
Шуршащее что-то с собой принесла,
К постели упали тут складки плаща.
И пса увидала она, трепеща,
Его голос глубокий послышался тут,
Словно бы в колокол медленно бьют.
Хуан говорил, кто доселе молчал,
Но дважды еще его голос звучал,
Ему дважды еще суждено говорить:
- Любимая дева, кому все служить,
Все люди, все Эльфы, и стаи зверей,
Мохнатых, пернатых, средь гор и полей,
С любовью должны - поднимайся же! Прочь!
Плащ свой надень! Пока держится ночь
Над Нарготрондом, мы тайной тропой
На Север опасный умчимся с тобой.
И замолчал он, поведав лишь ей,
Как же им цели достигнуть скорей.
Лутиэн, услыхав, была изумлена,
На Хуана в молчанье взглянула она.
Ее руки скользнули его обнимать -
Лишь смерть эту дружбу могла оборвать.
|
- X.
На Острове Чар до сих пор под землей
Лежали в мученьях, сокрытые тьмой,
В холодной пещере, слепой, без дверей,
Глядели во мрак бесконечных ночей
Двое друзей. Лишь одни они были.
Больше другие на свете не жили,
Лишь вид говорил их разбитых костей,
Что воинов не было в мире верней.
Финроду Берен тогда говорил:
- То не беда, если б мертвым я был,
Уверен я, все рассказать мне им надо,
И этим, быть может, из темного ада
Спасти твою жизнь. Ты свободен теперь
От клятвы своей, ибо больше, поверь,
Чем я заслужил, ты страданий несешь.
- А! Берен, Берен, как ты не поймешь,
Что все обещания Моргота слуг
Неверны, как дыханье. Из тьмы, что вокруг,
Из боли уже нам не выйти на свет.
Имена он узнает у нас или нет,
Саурон не подумает нас отпустить.
Нам горшую муку придется испить,
Узнай он, что сын Барахира в сетях,
И что Фелагунд в его ныне руках,
Но хуже всего, если б только узнал
Он, куда путь наш ужасный лежал.
Дьявольский смех зазвенел в темноте.
- Правдою полны слова твои, те,
Что ты говоришь, - голос тут повторил. -
То не беда, если б мертвым он был,
Изгнанный смертный. Ведь он - человек,
Но Эльфийский король сможет больше вовек,
Чем Люди, страданий смертельных снести.
Быть может, узнав к этим стенам пути,
Про муку узнав, твой захочет народ
Мне выкуп внести и сюда принесет
Золото, камни, и души смирит;
Иль Келегорм, может быть, порешит,
Что лучше в темнице остаться тебе,
А злато с короной возьмет он себе.
Быть может, еще я успею узнать,
Каким вы путем собирались шагать.
Голоден волк, и пора приступать;
Смерти уж Берену незачем ждать.
Медленно час в темноте этой тек.
Два глаза блеснули. Увидел свой рок
Берен, напрягшись, но эти тиски
Были для смертного слишком крепки.
Слушайте! Звон среди мрачных камней
Оков разлетевшихся, спавших цепей,
Они сломаны, пали. Рванулся вперед
На волка, что тенью неясной ползет,
Фелагунд, верный клятве, на тело врага,
Ни яда, ни ран не боясь, ни клыка.
И так они молча сплелись по земле,
Катались, сражаясь в удушливой мгле,
Хватка зубов, и на горле рука,
Все крепче сжимаются пальцы, пока
Берен, что рядом в оковах лежал,
Слышал, как тот волколак умирал.
И голос услышал он после: - Прости!
Нужно мне ныне с земли уж уйти,
О смелый Берен, мой спутник и друг.
Мое сердце разбито, темно все вокруг.
Всю силу свою я истратил сейчас,
Оковы разбив; в мое тело не раз
Зубы вонзались, и яд в них силен.
И ныне мой отдых уже предрешен
В Амане, за Эльдамара чертой.
Лишь в памяти свидимся снова с тобой.
И умер так тот, кто здесь был королем,
Эльфийские арфы поют нам о нем.
Здесь Берен лежал. Его горе без слез,
Без страха отчаянье он перенес
В ожидании гласа, шагов и судьбы.
Там тишина глубока, как гробы
Королей позабытых, как будто года,
Словно пески, что текут, как вода,
Как мгла, что в могильный курган пробралась,
Та тишина вкруг него собралась.
И тишина задрожала в тот миг
Серебряным звоном. И слабо возник
Голос поющий, и стены тюрьмы,
Холм заколдованный мрака и тьмы
И темные силы сияньем пронзил.
Нежную ночь он вокруг ощутил,
Звездную роосыпь и воздух ночной,
Пронизанный запахов дивных волной;
Там соловьи на деревьях сидят,
Танкие пальцы по флейте скользят
Под светом луны; та, с кем дети земли
Сравниться вовек красотой не могли,
На дальнем холме одиноком видна,
В мерцанье одежд танцевала одна.
В виденье своем он, казалось, запел,
И яростно, громко напев зазвенел,
Древние песни, в минувшие дни
В Северных битвах звучали они
Стремлением в битву скорее пойти,
Твердыни врагов до корней сотрясти;
Над этим огни серебром засияли,
Пылающий Вереск их Люди назвали,
Семь Звезд, что поставила Варда сиять
Над Севером, там запылали опять
Светом во мраке, надеждой в беде,
Врагам Бауглира опорой везде.
- Хуан, Хуан! Вдали песню я слышу,
Песня сильна и стремится все выше;
То Берена песня летит в вышине.
Его голос я слышу, как прежде во сне
Слыхала в скитаниях. - Так в темноте
Лутиэн прошептала. На горя мосте
Она, в плащ завернувшись, сокрытая тьмой,
Сидела и пела, с вершины самой
Острова Чар до его глубины
Камни огромные каждой стены
Дрожали от эха. И волки завыли,
Хуана черты недоступными были,
Он в темноте, наблюдая, лежал
И битвы суровой, безжалостной ждал.
Тот голос услышав, вмиг встал Саурон,
В плаще с капюшоном поднялся тут он
В высокую башню. И, там постояв,
Он улыбнулся, ту песню узнав.
- А! Крошка Лутиэн! Что прямо в сеть
Глупую пташку толкнуло лететь?
Моргот! Награду воздашь мне сполна,
Когда к груде сокровищ еще и она
Прибавлена будет. - И вниз он идет,
Посланцев своих отправляет вперед.
Лутиэн еще пела. И тут волколак
С языком, окровавленным в тысяче драк,
На мосту показался; поет она вновь,
Трепещет она, и застыла в ней кровь.
Прыгнул тогда волколак этот к ней
И умер внезапно, упав средь камней.
Они приходили, один за одним,
И все были схвачены, не было им
Возврата, они рассказать не могли,
Что таится свирепая тень у земли,
У края моста, и внизу берега
Пенной водой омывает река,
Что по трупам Хуаном убитых лилась.
И медленно мощная тень поднялась
На узком мосту, силуэт тут возник
Волколака, который свиреп и велик:
Бледный Драуглуин, старый тот властелин,
Волков и кровавых зверей господин,
Он вскормлен на Эльфов телах и Людей
Сауроном под троном рукою своей.
Ныне вели не в тиши они бой,
Лай тьму ночную прорезал и вой,
Пока он. скуля, не умчался опять
Под трон, где был вскормлен, теперь умирать.
- Хуан здесь, - хрипя, перед смертью сказал,
И гордостью тут Саурон запылал.
- Пред самым могучим в бою он падет,
Пред волком, который на землю придет, -
Так он подумал, решая сейчас,
Что ныне подходит пророчества час.
Медленно вышла из крепости той
Фигура огромная в шкуре густой,
Черной от яда, глаз жутью горит
Волчьей, ужасной, во взгляде лежит
Свет много безжалостней, много страшней,
Чем свет волчьих глаз от начала всех дней.
Его тело сильней, его пасть была шире,
Клыки его больше, чем видано в мире,
Их яд на мученье со смертью обрек.
Дыханья несется смертельный поток
Вперед перед ним. И тут уиер напев,
Ужас сковал его, вмиг налетев,
Отрава затмила глаза Лутиэн,
И ужас холодный схватил ее в плен.
Пришел Саурон, волком выйдя вперед,
Огромней, чем шли из Ангбанда ворот
На пылающий юг, что во мраке ползут,
На смертные земли убийства несут.
Он прыгнул внезапно, Хуан поскорей
В сторону прыгнул. Понесся он к ней,
К Лутиэн, что лежала, почти не дыша.
В забвенье ее шевельнулась душа,
Шевельнулась, почуяв дыхание зла;
Она слово неясное произнесла,
Плаща ее край увидал тогда он,
Споткнулся, внезапной дремотой пронзен.
Вперед прыгнул Хуан. Она отпрыгнул назад.
Под звездами дрожь вызывая, звенят
Волков на охоте пронзительный вой,
Псов убивающих лай над рекой.
То прыгнут вперед, то обратно бегут,
В бегстве притворном взлетят и падут,
Бросаясь, кусаются, в драке кружа.
Хуан вдруг вцепился, зубами держа
Противника ныне; сжал горло ему,
Жизнь сотрясая. Конца нет тому.
В тело из тела, из волка в змею,
Из чудовища в демона форму свою
Саурон изменял, но он пасть разомкнуть
Не мог, и не мог из нее ускользнуть.
Ни чары, ни копья, и ни волшебство,
Ни клык и ни темное зла колдовство
Этому псу повредить не могли,
Что охотился средь Валинора земли.
Дух этот темный, что Моргот себе
В зле подчинил, почти в этой борьбе
Покинул свой дом. Лутиэн тогда встала,
На муки его она с дрожью взирала.
- О мрачный демон, о жуткий фантом,
Полный коварством, обманом и злом,
Тут ты умрешь, и бродячий дух твой
К хозяину в страхе вернется домой,
Чтоб насмешку и ярость его выносить;
Велит он в глубинах земли тебе жить,
В стонах земли, средь пещер и средь нор
Дух твой нагой бесконечно с тех пор
Будет стенать, завывая в ночи -
Если сейчас не отдашь мне ключи
От твердыни своей, и не скажешь ты мне
Заклятье, что камни скрепляет в стене,
Слова, что к открытью твердыни ведут.
И, задыхаясь, сказал тогда тут
Он эти слова, и он был побежден,
И предал доверье хозяина он.
Смотри! Там сиянье скользит по мосту,
Как звезды, покинув небес высоту,
Чтоб трепетать над простором земли.
Лутиэн тогда руки простерла свои,
Ее глас чистотой прозвенел по пустыне,
Как смертные слышат еще и поныне,
Как эльфийские трубы звучат над горой,
Когда все неподвижно, над миром покой.
Заря из-за гор показалась, бледна,
На серые склоны их светит она.
И тут содрогнулось подножье холма,
Цитадель, расколовшись, упала сама,
Рассыпался мост над реки глубиной,
Сирион покатился дымящей волной.
Как призраки, совы летят из дверей,
И стаи нечистых летучих мышей
Сквозь воздух холодный несутся опять
Пристанище новое с криком искать,
Где Ночью Смертельной покрыта земля.
И волки там с воем бежали, скуля,
Как серые тени. Пробрались на свет
Бледные, словно под тяжестью лет,
Крадясь, с немотой в ослепленных глазах:
Те пленники, в ком изумленье и страх,
Из вечной ночи, через боль и печаль,
Всему вопреки, вышли в светлую даль.
Вампира фигура простерла крыла
И, с криком с земли улетев, поплыла,
На деревья роняя вниз черную кровь;
Хуан на камнях увидал тогда вновь
Труп волка - ведь прочь улетел Саурон
В Таур-ну-Фуин, чтоб новый там трон
И крепость темнее построить опять.
Тут пленники принялись, плача, кричать
Благодарности хрипло за славное дело.
Но Лутиэн все в тревоге глядела:
Берен не вышел из той глубины.
- Хуан, о Хуан, среди мертвых должны
Найти мы того, кого долго искали,
Ради кого бились мы и страдали?
Рядом они пробрались по камням
Чрез Сирион. В одиночестве там
Того отыскали, кто в скорби сидел
С Финродом рядом и не поглядел,
Чьих шагов звук в отдаленье возник.
- А! Берен, Берен! - раздался тут крик, -
Не слишком ли поздно тебя я нашла?
Увы! Его смерть уже здесь приняла,
Светлейшего смерть забрала одного,
Твое тщетно страданье об'емлет его!
Увы! Но должны мы встречаться в слезах,
Кто раньше встречались со счастьем в глазах!
Ее голос был полон тоской и любовью,
Он поднял глаза с исчезающей скорбью,
Его сердце огнем запылало сквозь тьму -
Она сквозь опасность добралась к нему.
- О Лутиэн, с кем вовек не могли
Сравниться красою все дети земли,
Прекрасная дева с Эльфийской судьбой,
Какая любовь овладела тобой,
Пришла ты стучаться в кошмара врата!
О тонкие руки, волос темнота,
О лба чистота, что прекраснее нет,
О тонкие пальцы и новый тот свет!
Его руки найдя, она пала тут в тень,
Когда над землею вставал уже день.
|
- XI.
Рассказано в песнях, и арфы звенели,
И по-эльфийски арфисты то пели,
Как Лутиэн и как Берен в долинах
Вдоль Сириона бродили в низинах,
Радость неся; их блуждали шаги
Целыми днями, беспечны, легки.
Мчалась зима средь лесной темноты,
Но, где они были, не вяли цветы.
Тинувиэль! Тинувиэль!
Птицы без страха вели свою трель,
И на ветвях среди снега все жили,
Где Лутиэн и где Берен ходили.
С Острова вышли навстречу зиме,
Но там одиноко лежит на холме
Могила зеленая, камень на ней,
Пристанище вечное белых костей
Сына Финарфина, Финрода, тут,
До того, как изменятся земли, уйдут,
Сокроются в моря бескрайних волнах,
А Финрод блуждает в зеленых лесах
В Эльдамаре, и больше уже не придет
В мир, что воюет и слезы вновь льет.
В Нарготронд не вернулся уже больше он,
Но пламенем слух был туда донесен,
Какие деянья король совершил,
Как остров спасен Лутиэн потом был;
ВОлков Повелитель повержен был ныне,
Руинами пали все башни твердыни.
Ведь многие нынче вернулись домой,
Что были когда-то захвачены тьмой;
И тенью опять возвратился туда
Быстрый Хуан, но едва ли тогда
Славу ему воздавал Келегорм.
Поднялся тогда нарастающий шторм,
И громом звучат голоса, как один,
Народа, что так устрашил Куруфин,
Королю своему они помощь не дали,
Теперь устыдились и гневно кричали:
- Повелителей этих неверных убить!
Могут ли ныне у нас они жить?
Род Финарфина к гибели только ведут
Не они ли, незванно нашедши приют?
Убейте же их! - Но им медленно вскоре
Ородрет отвечал: - Берегитесь, иль горе
Превратите в страданий безмерных юдоль!
Финрод погиб. И я ныне король.
Как он бы сказал, так теперь я хочу
Вам приказать. И я не допущу,
Чтобы к нам в Нарог проклятье пришло,
Зло превращая в ужасное зло.
Сокрушайтесь, о Финроде ныне рыдайте!
Мечи против Моргота лишь обнажайте!
Никогда не прольется здесь родичей кровь.
Но ни хлеба, ни отдыха здесь уже вновь
Не получат тут братья, что к смерти ведут
Финарфина дом. Пусть их ныне найдут,
Ко мне приведут без вреда. Так идите!
Финрода вежливость им покажите!
Не склонясь, Келегорм, усмехаясь, стоял,
И гнев его гордый во взгляде пылал
Явной угрозой; но там рядом с ним
Молчал, улыбаясь лишь думам своим,
Куруфин, и резная ножа рукоять
Под ладонью его. Засмеявшись опять,
- Ну? - он сказал. - Так зачем же ты нас
Позвал, о Наместник? Ведь мы же сейчас
Покидаем чертоги твои. Говори,
Зачем же нужны мы тебе здесь внутри!
И холоден был Ородрета ответ:
- Пред королем вы. Нужды ему нет
В ваших услугах. Его лишь приказ
Пришли вы услышать и выполнить враз.
Прежде, чем день будет в море тонуть,
Должны вы уйти! И отныне ваш путь
Сюда никогда не придет уже вновь,
Ни пути остальных Феанора сынов;
Дружба и верность навеки потом
Не свяжут уже Нарготронд и ваш дом!
- Мы это запомним, - они отвечали,
И вмиг повернулись и прочь зашагали,
Оружье схватив, оседлали коней,
И с псом поскакали они поскорей
Одни; ведь никто из народа всего
Вослед не пошел. Не сказав ничего,
Протрубили в рога и помчалися прочь,
Как ветер, грозою несущийся в ночь.
К Дориату тропою своей приближались
Скитальцы. Хоть голые ветви качались,
И зима через травы, сухие, как тень,
Свистя6 пролетала, и короток день,
Они пели под сводом морозных небес,
И чист и высок был прозрачный навес.
До Миндеб дошли, той, чьи воды чисты,
И торопятся с северных гор высоты,
И к Нелдорету несутся в прыжках,
С шумом течет в своих темных брегах,
На внезапныай покой на ней и тишина,
Когда в чарах охранных струится она,
Что наполлнила Мелиан в давние дни
Тингола границы. Там встали они;
Печально молчанье на Берена пало.
Неслышное долго, тем громче звучало
Предупреждение сердца, как мука:
Увы, любимая, здесь нам разлука.
- Увы, Тинувиэль, - он сказал тут, -
Наши дороги уже не идут
Вместе, не можем рука мы в руке
Идти по Эльфийской земле налегке.
- Зачем расставаться? Что хочешь сказать,
Когда начал день все светлее сиять?
- Ты в безопасности ныне в краях,
Что Мелиан держит надежно в руках,
Теперь ты одна без опаски пойдешь,
Деревья и дом свой любимый найдешь.
- Мне радостно было, смотрела пока
На деревья прекрасные издалека,
На Дориат я смотрела отсюда.
Но Дориат ненавидеть я буду,
Отрину теперь Дориат навсегда,
Мой дом и народ. И уже никогда
Не взгляну на траву, ни зимой, ни весной,
Если не будешь ты рядом со мной.
Река Эсгалдуин быстра и мрачна!
Петь почему же одна я должна,
Где чарами вечно струится вода,
Когда без надежды приду я туда,
Река где безжалостна даже сама,
Сердечная боль, одиночества тьма?
- Но в Дориат ведь отныне пути
Берен вовеки не сможет найти
И Тинголу в угоду вовек самому;
Ведь я же поклялся отцу твоему,
Что только тогда я обратно приду,
Когда Сильмарил лучезарный найду,
Отвагой тебя заслужив средь пустыни.
"Ни Моргота пламя, ни сталь, ни твердыни,
Эльфийских князей вся несметная рать
У меня мой алмаз не сумеют отнять":
Я клялся о той, с кем вовек не могли
Красою сравниться все дети земли.
Мое слово, увы, ныне должен держать,
Не первый над клятвою должен рыдать,
В ярости гордой поклявшись легко.
Кратка была встреча, и утро кратко,
Торопится ночь, и близка к нам разлука!
Все клятвы - то лишь неизбывная мука,
В стыде не исполнить иль в горе держать.
А! Если б мог неизвестным я спать
С Барахиром под каменной тяжестью сна,
И ты б до сих пор танцевала одна,
Бессмертная, в мире не зная печаль,
Песней наполнив Эльфийскую даль.
- Тому не бывать. Есть оковы прочней,
Чем прутья стальные и тяжесть камней,
Сметут они гордость и клятву твою.
Разве не видишь ты верность мою?
Иль у любви своей гордости нет?
Иль ты решил, что отринет и свет
Лутиэн, и любовь свою в мире забудет!
Элберет звезды! Так в жизни не будет!
Если оставишь меня ты блуждать,
Вдали одинокие тропы искать,
Тогда Лутиэн не вернется домой,
А будет рыдать на дороге лесной,
Несмотря на опасность и горе пути.
И, если с тобою нельзя ей пойти,
Против воли твоей за тобою в тени
Пойдет, чтобы встретились снова они,
Лутиэн и Берен с любовью, вдвоем,
Где земля или темных брегов окоем.
- Нет, Лутиэн, ты смела даже в муку,
Не делай труднее ты нашу разлуку,
Ты любовью меня извлекла из тюрьмы,
Но никогда в само логово тьмы,
Где страхи и вечного ужаса стон,
Свет твой не будет вовек приведен.
- Никогда, никогда! - вздрогнув, он повторил.
В об'ятьях его ее голос молил,
Тут звук налетел, как грохочущий шторм,
То Куруфин и за ним Келегорм
Ветром внезапным, грозой средь ветвей
Промчались. И громко копыта коней
Звенят по земле. И во гневе вперед
Бешено путь их к востоку ведет,
Чтоб вдоль Дориата тропу отыскать
И мимо ужасных теней проскакать
Горгората. Они той тропой
К братьям пришли бы дорогой прямой,
На восток, где стоял, высотою застыв,
Химринг, Аглона проход заградив.
Скитальцев увидели, с криком на них
Коней олни тут повернули своих,
Словно хотели они затоптать
Двоих и любовь их навек разорвать.
Но, подлетев, кони вмиг повернули
И гордые шеи свои изогнули;
Остановился тотчас Куруфин,
Лутиэн на седло подхватил он один
И засмеялся. Но рано: стрелою литой,
Свирепее, чем львиный король золотой,
Разгневанный стрелами в шкуре своей,
Оленя рогатого даже быстрей,
Что от погони летит по лощине,
Берен с рычанием яростным ныне
К Куруфину он прыгнул, на горле сцепив
Руки свои; тут же, все сокрушив,
На землю упали и всадник, и конь;
Их драки беззвучно катился огонь.
Лутиэн без сознанья лежит у корней,
Под небом, повисшим меж голых ветвей;
Тут Нолдо почувствовал Берена руки
на горле своем, и боролся он в муке,
Глаза из орбит выходили, и он
Задыхался, безжалостной хваткой сражен.
Келегорм приближался с поднятым копьем,
И Берена смерть полыхнула на нем.
Эльфийская сталь тут убила почти,
Кого Лутиэн увела из ночи,
Но, лая, Хуан повернулся кругом
К хозяину вдруг с обнаженным клыком,
Что белой угрозой свирепой блестел,
Словно на волка он ныне глядел.
В ужасе в сторону конь поскакал,
И Келегорм тут во гневе вскричал:
- Будь проклят ты, пес, что посмел тут стоять,
Посмел нк хозяина клык обнажать!
Ни всадник бесстрашный, ни конь в этот миг
Туда не пройдут, где опасный возник
Гнев, где Хуан, дико лая, застыл.
Красны его челюсти. Конь отскочил
И издали в страхе глядел на него:
Ни ножа, ни меча и почти ничего,
Ни удара копья, ни отравленных ран,
Ни хозяина ввек не боялся Хуан.
Тогда б Куруфин свою встретил судьбу,
Но тут Лутиэн прекратила борьбу.
Очнувшись, вскочила она, закричав,
В отчаянье ныне над Береном встав:
- Мой повелитель, ты ярость отринь!
Такое лишь Орки творят средь пустынь;
У Эльфов врагов кругом не сосчитать,
Огромны они, и им меньше не стать,
Пока под проклятьем сражаемся мы,
Все обезумев, и мир полон тьмы.
Успокойся, иль хуже случится беда!
Отпустил Куруфина тут Берен тогда;
Но кольчугу с копьем у него отобрал,
И нож его длинный, что бледно мерцал,
Стальной, обнаженный, без ножен висел.
Раны никто исцелять не умел,
Нанесенные им; ведь в далекие дни
Его гномы ковали, и пели они
Заклятья, и молоты падали в ряд
Под сводами Ногрода, словно набат.
Железо - как щепки ему все равно,
Кольчуги он рубит, как льна полотно.
Но сжимала другая ладонь рукоять;
Хозяин пред смертным не смог устоять.
Берен поднял его, далеко отшвырнув,
Закричал: - Уходи! - речью больно кольнув. -
Уходи поскорей, ты, предатель, глупец,
В изгнании будешь ты жить наконец!
Поднимайся, иди, и не делай впредь так,
Как Моргота слуги, как Орки, как враг;
Ну, гордый сын Феанора, ступай,
Впредь подостойней дела выбирай!
Прочь Лутиэн тогда Берен повел,
А Хуан еще лаял и с места не шел.
- Прощай! - закричал Келегорм тут прекрасный. -
Далеко ты зашел! Но все это напрасно,
И лучше б тебе умереть от оков,
Чем пробовать гнев Феанора сынов,
Что настигнет тебя еще в мире не раз.
Ни дева, и ни Сильмарил, ни алмаз
Долго не будут в об'ятьях твоих!
Тебя проклинаем в просторах лесных,
Проклинаем тебя наяву и во сне!
Прощай! - повернул он коня в тишине,
Брата он поднял движеньем одним,
И тисовый лук с окоемом златым
он натянул и стрельнул из дали,
Когда они рядом беспечно брели;
Гномьей стрелы был жестоким полет.
Не оглянувшись, они шли вперед.
Залаяв, Хуан тут же прыгнул быстрей,
Стрелу подхватив. Но вмиг следом за ней
Другая помчалась, смертельно звеня;
Но Берен рванулся, собой заслоня,
Грудью своей защитив Лутиэн.
Стрела замолчала, найдя в теле плен.
На землю он пал. Они прочь поскакали,
Со смехом, оставив его, уезжали;
Но умчались, как ветер, стегая коня,
От Хуановой ярости страшной огня.
И хоть уезжал Куруфин и со смехом,
О той стреле весть раскатилася эхом,
На Севере слышали повесть о том,
То вспомнили Люди в Походе потом,
И Морготу ненависть та помогла.
Собака потом ни одна не могла
Идти на охоту, коль вел Келегорм
Иль Куруфин. Хотя в битвы и шторм
Дом их в кровавых руинах упал,
Никогда уже голову больше не клал
Хуан к своего властелина стопам,
Но за Лутиэн он летел по пятам.
Возле Берена, плача, она опустилась,
Поток задержать она ныне стремилась
Струящейся крови, что быстро текла.
Одежду с груди его тут сорвала;
Убрала из плеча и стрелу ту саму;
Она рану слезами омыла ему.
Хуан возвратился, и лист он принес,
Что широкими мягкими стрелами рос,
Вечнозеленый, в долине лесной,
Из прочих был главной целебной травой.
Трав назначение ведал Хуан,
В лесу проносясь через ночь и туман.
Быстро он боль успокоил листом,
И Лутиэн тихо пела потом,
Как Эльфийские жены, заклятья мотив,
Так же в печали главу опустив,
Напев об оружье сплетая один.
И тени упали с суровых вершин.
Над Севера тьмою безмерною вдруг
Встал Серп Богов, за ним следом вокруг
Сияние звезд полыхнуло в ночи,
И холодом белым струились лучи.
Но у земли виден отблеск костра,
И красная в небо взлетает искра:
Там, под сплетением голых ветвей,
Пламя из вереска старых стеблей,
Там Берен лежит, погружен глубоко,
Во сне его странствие так далеко.
Над ним наклонилась с заботой без сна
Прекрасная дева; и жажду она
Его утоляет и тихо поет
Напев, что заклятий сильнее плывет,
Сильнее, чем рун волшебство, пролетает.
Медленно-медленно ночь отступает.
Туманного утра прокралася тень,
И робко из сумерек поднялся день.
Тут Берен очнулся, движеньем одним
Поднялся и крикнул: - Под небом другим,
В стране, неизвестной, как черный провал,
Я долго один без дороги блуждал,
Где мертвых края тень об'емлет неясно;
Но вечно тот голос, что знал я прекрасно,
Как колокол, арфы и птиц щебетанье,
Как музыки дивной без слов трепетанье,
Звал меня, звал меня через всю ночь,
Он чарами к свету меня вывел прочь!
Боль успокоил, вернул он мне кровь!
Утро с тобой мы увидели вновь,
Странствия вновь уведут нас двоих -
В опасностях вряд ли остаться в живых
Берен сумеет; тебя же в лесах
Я вижу одну с ожиданьем в глазах,
В твоем Дориате, под крышей лесной,
Пока за мной следом опасной тропой
Эхо бежит дивной песни твоей,
Через холмы, средь далеких теней.
- Нет, ведь отныне врагом нам везде
Не Моргот один, но в огромной беде,
В войнах, потрясших Эльфийский простор,
Путь твой завязан; и смерть с этих пор
Мне и тебе, и Хуана судьбы
Наступит конец среди этой борьбы,
Все это быстро настанет, когда
В путь ты уйдешь. Ты вовек никогда
Тинголу отдать не сумеешь тот камень,
Огонь Феанора, сияющий пламень,
Никогда, никогда! Так зачем же идти?
Почему не покинуть нам страха пути,
Почему не встречать меж деревьев рассвет,
Без крыши, чтоб домом нам был целый свет,
Около гор, на ветру у морей,
В солнечном свете и в ночи полей?
Тяжко им было от спора того;
Но искусство эльфийское и волшебство,
Ее тонкие руки, сияние глаз,
Где звездная россыпь мерцала сейчас,
Нежные губы и голоса трели
От цели его отклонить не сумели.
В Дориат он отправиться может опять
Лишь, чтоб по дороге ее охранять;
С ней в Нарготронд никогда не пойдет,
Ведь горе с войной туда сразу придет;
Он бы заставить бродить без дорог
Ее бы босую, без крова, не смог,
Ту, что в скитанья любовь увела
Из королевства, где прежде жила.
- Моргота силы проснулись, не спят;
Холмы и долины в преддверье дрожат,
Следят за добычей и справа, и слева:
Где Эльфов дитя, где бездомная дева.
Орки крадутся в лесах и горах
От дерева к дереву, гибельный страх
Всюду проник. Они ищут тебя!
Меня это гложет, надежды губя.
Проклинаю я клятву и гнев свой слепой,
Рок проклинаю, что свел нас с тобой,
Тебя уловил этот темный мой рок,
Который скитанья во мраке предрек!
Пока еще день, мы скорее пойдем
Ныне по лесу быстрейшим путем,
Пока до твоей не дойдем мы страны,
Под дубом не встанем среди тишины
В Дориате, твоем Дориате прекрасном,
Злу не ползти по лесам его ясным,
Бессильно незримый рубеж одолеть,
Под кроны лесные не может взлететь.
Его воле, казалось, она покорилась.
К Дориату пред ними дорога катилась,
Встали они, ту черту перейдя,
Мшистую землю на отдых найдя;
Легли на поляне, и ветер ночной
Кружил над березовой чистой корой,
О любви они пели, ей быть суждено,
Хоть бы земля опустилась на дно,
Пусть суждено им в разлуке блуждать,
Они будут на Западе вместе опять.
Утром однажды спала так она;
Вставала заря, и была холодна,
Для нежных цветов была слишком жестока,
В час, когда луч поднимался с востока,
Берен ушел, оставляя в слезах
Поцелуй свой последний в ее волосах.
- Охраняй, - он сказал, - ее, добрый Хуан!
Такой асфодель никогда сквозь туман,
И роза, что так ароматна, бела,
Чисто и хрупко вот так не цвела.
Ты должен ее от мороза хранить,
От рук, что желают ее захватить;
Ее ты храни от страданий в пути,
Ведь гордость с судьбою велят мне уйти.
Вскочил на коня и поехал он в тень,
Оглянуться не смея; но весь этот день
С каменным сердцем спешил он вперед,
И выбрал тропу, что на Север ведет.
|
- XII.
Широкой и ровной равнина была,
Где гордо Финголфина армия шла,
Идя по зеленой траве серебром,
Их кони белы, лесом копья кругом;
Шлемов его высока была сталь,
Щиты, как луна, озаряли всю даль.
Пели там трубы, и издалека
Вызовом мчались они в облака,
К покрову, что Моргота крепость скрывал,
А Моргот тогда затаился и ждал.
Пламени реки ночною порой
В холоде северной белой зимой,
На равнину внезапно они ворвались,
И всполохи красные в небе зажглись.
Огонь они с Хитлума стен увидали,
Дыма клубы за ним следом взлетали,
Мглою все небо там заслонено,
Звезды сокрылись. Погибло оно,
Великое поле, на веки веков
Стало простором зыбучих песков,
Средь выжженных дюн было много костей,
Лежавших среди оголенных камней.
То Дор-ну-Фауглит, Жажды Страна,
Так после всегда называлась она,
Могила без крыши, и стаи ворон
Кружились над теми, кто был поражен.
На север срывался и каменный склон,
От Ночи Смертельной глядел туда он,
От черных сосновых ужасных лесов,
Что, словно мачты и тьма парусов
Смерти огромных глухих кораблей,
Тихо плывущих меж темных морей.
Смотрит и Берен отсюда с тоской
На дюны, где воздух струится сухой,
Далекие пики открылись пред ним,
Грозою окутан был Тангородрим.
Конь там, поникнув, голодный стоял,
Гордый скакун; его лес напугал;
По выжженной этой ужасной равнине
Конь не поскачет опять по пустыне.
- Добрый скакун от хозяина злого,
Прощай! - он сказал. - Возвращайся ты снова
С поднятой главой в Сириона долину,
И острова там ты увидишь вершину,
Где жил Саурон, к сладким водам иди,
Высокие травы растут впереди.
И, если ты вновь не найдешь Куруфина,
То не горюй! Ведь просторна долина,
Войну и работу оставив, блуждай,
О Валиноре, скитаясь, мечтай,
Откуда когда-то явился твой род,
Из Тауроса леса отправясь в поход.
И там сидел Берен, и вот он запел,
И голос его одиноко звенел.
Хотя мог подкрасться невидимо волк,
Или услышать то пение Орк,
Крадясь под деревьями, там, где темно,
Сквозь Таур-ну-Фуин, ему все равно,
С днем и со светом прощался ведь он,
Был мрачен, жесток он и был обречен.
- Ныне прощайте вы, листья в ветвях,
И музыка ваша в рассветных ветрах!
Прощайте вы, травы с цветами вокруг,
Что видят, как год завершает свой круг;
И торопливых ручьев разговор,
Глубокая тишь одиноких озер!
Прощайте, долина, равнина, гора!
Прощайте вы, ветер и снега пора,
Воздух небесный и облака мгла;
Звезды с луною, что дивно светла
И свет свой волшебный на землю прольет
С чистого неба, хоть Берен умрет -
Хотя не умрет он, и лишь в глубине,
В недрах земли, будет он в тишине,
Где нет даже эха, в железе оков
Он будет лежать среди дыма клубов.
Прощай, небо севера, эта страна
Благословенна навек быть должна,
Ведь здесь пробегала среди тишины
Под солнечным светом, под светом луны
Лутиэн Тинувиэль,
Прекрасней, чем может сказать менестрель.
Хотя б к разрушению мир покатился,
Обратно свернулся он и растворился,
И в древнюю бездну низвергся потом,
Все ж было добро в сотворении том -
Сумерки, море, заря и скала -
Ведь Лутиэн здесь однажды была!
Высоко он в руке своей поднял клинок,
И с вызовом так он стоял, одинок,
Пред угрозой незыблемой Моргота силы;
И проклял бесстрашно чертоги-могилы,
Высокие башни, глубины во мгле,
Начало, конец, и их корни в земле;
Повернулся и вниз зашагал под обрыв,
Все страхи отринув, надежду забыв.
- А! Берен, Берен! - тут мгла донесла, -
Почти слишком поздно тебя я нашла!
О гордое сердце, бесстрашное в муке,
Еще не прощай, мы еще не в разлуке!
Никто из живущих здесь Эльфов земных
Любимых вовек не отринет своих.
Любовь моя силы не меньше твоей
Сможет разрушить смертельных дверей,
Хоть вызов и слабый она им пошлет,
Но после не дрогнет и не подведет,
Хотя бы и к гибели мир покатился,
Хотя бы свернулся он и растворился.
Любимый глупец! Ты пытался бежать
От этой погони; не смог доверять,
Слабый ты в силе, ты думал, что спас
Ту от любви, кому лучше в сто раз
Муки с могилой, чем быть под охраной
В пытках душевных с сердечною раной,
Без крыльев и силы помочь ему вновь,
Тому, для кого ее светит любовь!
Смогла Лутиэн к нему снова прийти;
От них далеки все Людские пути;
Они на ужасной границе стояли,
Лес и пустыня вокруг них лежали.
Он взгляда не мог отвести своего
От лика, что был под губами его:
- Трижды кляну свою клятву я ныне,
Что в тень привела тебя, в эти пустыни!
Но где же Хуан, кому я доверял,
Кого я любовью к тебе заклинал
Тебя от беды и несчастья хранить,
В ад смертоносный тебя не пустить?
- Не знаю! Но больше ведь в нем доброты,
Мудрее он, мой повелитель, чем ты,
И сердце открыто его пред мольбой!
Но долго я, долго молила с тоской,
Пока не понес он меня, как огонь,
За тобою по следу - и добрый был конь,
И с шагу Хуан никогда не сбивался;
Ты бы, увидев нас, вмиг рассмеялся,
Как Орк с волколаком летели вперед,
Ночью, во тьме, через топи болот,
Чрез озера и лес! Услыхала когда
Твое ясное пение (да, ведь тогда
О Лутиэн было слышно кругом,
Открылся пред злом, перед нашим врагом) -
Спеша, он меня тут ссадил на бегу;
Но где он теперь, я сказать не могу.
Они вскоре узнали, Хуан появился,
Дышал тяжело, и огонь в глазах бился,
К той, что оставил, на помощь летел
В страхе, что зло для своих мрачных дел
Ее захватило. И ныне он лег,
Темный, как тень, у ее легких ног,
Две мрачные шкуры принес с собой он
С острова, что разделял Сирион:
Волчье обличье, огромно, темно,
С длинною спутанной шерстью оно,
Чарами полно, его властелин
Прежде великий был Драуглуин;
И шкура огромная мыши летучей,
Мощные крылья, простертые тучей,
Железные когти в изгибах крыла -
Мышь эта облаком темным плыла
На фоне луны, она, облаком мчась,
С криком из Ночи Смертельной несясь,
Саурона посланник.
- К чему это нам,
Добрый Хуан? Что задумал ты сам?
Ты поверг Саурона, был в битве сильней,
Но зачем пригодится нам этот трофей
Здесь, средь пустыни? - То Берен сказал;
Дар речи В Хуане опять запылал;
Как колокол Валмара, что далеко,
Голос его прозвучал глубоко:
- Алмаз украдешь ты, сияющий свет,
У Тингола иль Моргота, хочешь иль нет;
Меж любовью и клятвой теперь выбирать!
Но, если не хочешь ты клятву сломать,
То либо должна Лутиэн умереть,
Одна, либо вместе с тобою на смерть
Отправиться, как тебя гонит твой рок,
Что пред тобою сокрыт и далек.
Твой путь не безумен, хотя без надежд,
Но если ты, Берен, не сменишь одежд,
И обилка смертного ты не сотрешь,
Немедля отправишься, - к смерти придешь.
Смотри! Был совет Фелагунда хорош,
Но может стать лучше он, если возьмешь
Хуана совет, и тогда путь открыт,
Вы быстро на ужас свой смените вид
И будете ужасом, словно кошмар:
Один волколаком из Острова Чар,
И мышью летучей другому стать надо
С когтями железными, крыльями ада.
Увы! В темноту вас уводит судьба,
Кого я люблю, за кого шла борьба.
Дальше уже не могу пойти с вами -
Слыхано разве, чтоб в дружбе с волками
Пес с волколаком бы вместе шагал
Туда, где Ангбанда бездонный провал?
Но сердце мое говорит: у ворот
Найдете вы то, что судьба приведет
Меня увидать, хотя в жизни туда,
К этим дверям, не приду никогда.
Надежда темна, и во взоре печаль,
Но вижу я ясно грядущую даль;
Но вдруг поведет вас дорога назад
И, сверх надежд, приведет в Дориат,
Быть может, там суждено нам опять
Перед концом снова вместе стоять.
Они в изумлении ныне стояли,
Глубокому, чистому гласу внимали;
И вдруг он исчез, ускользнув от них прочь,
И мир закрывала собой уже ночь.
Совет его страшный решились принять,
Они облик свой чистый должны оставлять;
В волколака обличье и крыльев размах
Решили облечься, убив в себе страх.
Эльфийскую магию ткала потом
Лутиэн, чтобы шкуры те, полные злом,
Сердца их к безумию не привели,
Эльфийские чары ее там текли,
И встала защита, заклятий стена,
До полночи темной так пела она.
Лишь только он в волчий наряд облачился,
Берен тотчас на земле развалился,
Свирепый, голодный; но тенью другой
Глаза его боль наполняет с тоской,
В них ужас пылал, когда видел он там
Летучую мышь, что ползет по камням,
Когтями скрипит, своих крыльев длиной.
И с воем тогда он вскочил под луной,
Волком понесся к простору равнин,
С камня на камень - но он не один:
Мрачная тень вниз по склону летит,
Над ним она, плавно качаясь, кружит.
Пепел, и пыль, и песчаные дюны,
Сухие они уже многие луны,
Здесь воздух холодный недвижно стоит,
Темно все и голо, погибельный вид;
Обожженные камни, зыбучий песок,
Разбитые кости, простор тот широк,
В усталости ныне вперед брести надо
С пыльною шкурой фигуре из ада.
Много лежало им лиг впереди,
Когда день снова робко решился взойти;
Миль перед ними все много вдали,
Когда ночь сковала просторы земли,
И тенью сомненья в пустыне летят,
И жуткие звуки над дюной свистят.
На утро второе в тумане, в дымах,
С трудом, спотыкаясь, едва на ногах,
Волк пробирался и брел по пустыне,
До Северных склонов добрался он ныне;
На спине у него, обессилев, как тень,
Летучая мышь, что моргала на день.
Жестокими скалы виднелись клыками,
Как когти, они поднимались веками
У скорбной дороги, что ныне ведет
По этой пустыне скорее вперед6
Уходит она в глубину темных Гор,
К воротам огромным и ужасу нор.
Вниз отползя и сокрывшись в тени,
В темной низине лежали они.
Прятались долго в холодных тенях,
И Дориат они видели в снах,
Музыку, смех, что по лесу плывут,
Птиц на деревьях, что дивно поют.
Проснувшись, они услыхали вдали
Эхо, дрожание из-под земли
Содрогалось под ними, и это был звук
Кузницы Моргота, медленный стук;
И грохот шагов различили в тревоге
Железом подкованных ног по дороге:
К войне и насилию Орки шагали,
И Балроги путь их вперед направляли.
Они шевельнулись и поднялись тут,
Наконец они дальше дорогой идут;
Словно по делу и в облике пыли
По склону наверх они тут заспешили.
Скалы поднялися по сторонам,
Стервятники с криком уселися там;
Огромные пропасти тьмою открылись,
Там змеи, тела заплетая, клубились;
Пока в этот мрака бескрайний поток,
Тяжелый, как всепобеждающий рок,
Что тяжестью давит на Тангородрим,
Словно грозою повиснув над ним,
Они не пришли, приближаясь туда,
Над стенами высится башен гряда,
Мощь крепостей, до последней равнины,
Что открывалась провалом долины,
Пред бесконечной последней стеной,
Пред Бауглира пещер глубиной,
Где, наклонившись, ужасная ждет
Тень от его необ'ятных ворот.
|
- XIII.
В давние годы, той тенью сокрыт,
Финголфин стоял; и в руке его щит,
Покрытый небесною голубизной,
С звездою, кристально сиявшей, одной.
Гневом неистовым порабощен,
Ударил в ворота в отчаянье он,
Стоял одиноко Эльфийский король,
Пока бесконечная мрака юдоль
Тот поглощала серебряный звук
Рога его, что звенел там вокруг.
Бесстрашно кричал, вызывая на бой,
Финголфин ему: - Выходи и открой,
Темный король, свою мрачную дверь!
Тебя небо с землей ненавидят теперь1
Выходи, о подземных глубин властелин,
Своею рукой ты сражайся один,
Ты, что рабами, войсками владеешь,
Тиран, ты за стенами скрыться умеешь,
Враг Богов и народа Эльфийского ты!
Я тебя жду. Выйди из темноты!
Тогда Моргот вышел. В последний он раз
В войнах великих поднялся в тот час
С подземного трона из той глубины,
Шаги его эхом бескрайним слышны,
Как землетрясения шум отдаленный.
В черных доспехах, с железной короной
Он вышел вперед; и его мощный щит
Был чернотою глубокой покрыт,
Как туча, была его тень грозовая;
И пала она, короля затмевая,
Когда поднял, как палицу, он высоко
Молот подземного мира легко,
Гронд. И в землю он мощно ушел,
Как молния, вниз, и тогда расколол
Скалу под собой; повалил тогда дым,
Камень разверзся, и пламя под ним.
Финголфин тогда, как сияющий свет
В облаке темном, отпрыгнул в ответ
Белым ударом, и Рингиль достал,
Что льдом голубым и холодным сиял,
Эльфийским искусством тот меч сотворен,
Плоть разрезал словно холодом он.
Семь ран им нанес он врагу своему,
Семь криков неистовых взрезали тьму
И болью в горах разносились, пока
В Ангбанде без сил содрогались войска.
Но Орк, усмехаясь, рассказ поведет
О том поединке у ада ворот;
Но не было песен эльфийских о том,
Кроме одной - ее спели потом,
Когда смелый король в земле пристань нашел,
И Торондор, тот небесный орел,
Рассказал эту новость, неся на крылах,
В скорбных и древних Эльфийских краях.
На колени Финголфин там трижды упал
Под мощным ударом, и трижды вставал,
Взлетал он под облаком средь темноты,
Вздымая сияние гордой звезды,
Изрубленный шлем возвышался над ним,
Пред силой и тьмою он несокрушим,
Но покров у земли весь истерзанным был,
Ямы вокруг. Он остался без сил.
Он спотыкался. И вдруг оступился,
Немыслимый груз на него навалился,
Ступня, тяжелее, чем рухнувший склон,
И он был раздавлен - но не побежден,
Отчаянным жестом он поднял клинок,
И ногу могучую Рингиль рассек,
Черная кровь покатилась, и пар
Клубился над раной - был мощным удар.
Вечно от раны от этой страдал
Моргот великий; но тут он сломал
Короля, его тело он кинуть хотел
Волкам пожирать. Но, покинув предел,
Что Манвэ построить велел в вышине
На пике под небом ему в тишине,
Чтоб Моргота видеть, спустился кругами
Орлиный Король, Торондор, над врагами,
Клюв золотой он мгновенно вонзил
В лицо Бауглиру и в небо поплыл,
Крыльев огромных простерши длину,
Под громкие крики понес в вышину
Тело Эльфийского он короля;
Где горы в кольцо замыкает земля,
Он к южной равнине направил полет,
Где Гондолин, возвышаясь, цветет,
Город могучий, и там, в высоте,
Где снежные горы встают в темноте,
Где каменный холм возвышался один,
Его уложил на одну из вершин.
Ни Орк и ни демон вовек не посмел
Пройти перевал, на который глядел
Финголфина холм, где лежал властелин,
Пока давний рок не настиг Гондолин.
Так Бауглир заслужил этот шрам,
Что шел глубока по тем мрачным чертам,
И вот как обрел он свою хромоту;
Он править спустился затем в темноту,
На троне, что спрятан в глубинах земли;
Он громом шагал по чертогам вдали
И медленно думал под тяжестью гор,
Как в рабство повергнуть бескрайний простор.
Войск повелитель, властитель невзгод,
Он покоя рабам и врагам не дает;
Умножил посты он по краю дорог,
Лазутчики с Запада шли на Восток,
Он новости Севера все получал:
Кто бьется, кто в ратном сражении пал,
Кто трудится в тайне, где клады долин;
Прекрасна ли дева иль горд властелин;
Почти все он ведал, почти все сердца
Он в темные сети сплетал без конца.
Лишь на Дориате завеса лежала,
Соткана Мелиан, землю держала
От зла и вреда; и о том, что там было,
Лишь смутное эхо к нему доходило.
Но новости громкое эхо несли
О всем остальном и вблизи и вдали
В стане врагов, об угрозе войны,
Что подняли вновь Феанора сыны,
Из Нарготронда, и вновь от Фингона,
О войске его возле горного склона
И в Хитлума дальних лесистых горах,
Каждый день приходили. И заново страх
Средь власти его начал вновь возрастать;
О Берене тут он услышал опять,
Хуана великого лай загремел
По чащам лесным.
И вот слух долетел
Про уход Лутиэн, что исчезла одна,
В лесах и полях тихо бродит она.
Цели Тингола дивясь все сильней,
Он удивился при мысли о ней,
Прекрасной и хрупкой. И Орка потом,
Больдога, послал он с огнем и мечом
К Дориата границе; но гибельный бой
Его повстречал: и из войска домой,
О том чтоб поведать, никто не пришел,
Уверенность Моргота снизил Тингол.
Гнев средь сомнения в нем запылал;
Он хуже тех новости вскоре узнал:
Саурон был повержен, и остров-твердыня
Разграблен и сломлен, и хитростью ныне
Враги победили; лазутчиков стал
Теперь он бояться, и подозревал
Почти каждого Орка. И все до сих пор
Гремел на лесной и бескрайний простор
Лай громкий Хуана, военного пса,
Которого Боги послали в леса.
Тут Моргот подумал про жребий Хуана
И начал трудиться средь тьмы и тумана.
Он стаи держал на погибель врагов,
Одетые плотью и шкурой волков,
В них демонов жуткие души ютились;
И их голоса вечно дико катились,
И где они жили - в пещере, в норе, -
Рычащее эхо гремит по горе.
Он выбрал волчонка из них одного;
Своею рукою вскормил он его
Эльфов телами, телами Людей,
Чтоб в логове вырос своем поскорей,
И, ставши огромным, он после лежал
Под Моргота троном и громко дышал,
Ни Балрог, ни Орк не касались его.
Пиры он держал для себя одного,
Много добычи он разной видал,
Плоть разрывал он и кости глодал.
На него там заклятье наложено было,
То горе великое, адская сила;
Велик и ужасен отныне он стал,
В глазах его красный огонь запылал,
Дыханье - ужасней могильных теней,
Огромнее всех средь лесов и полей,
Всех тварей ада и тварей земли,
Огромнее всех, что придут и пришли,
Весь свой народ превзошел он один,
Племя, чей предок был Драуглуин.
Красная Пасть, Кархарот, назван был
В Эльфийских он песнях. Еще не бродил
Погибелью страшной вдали от ворот,
Но у Ангбанда бессонно он ждет;
Там, где ворота угрозой стоят,
Глаза его кровью во мраке блестят,
Его зубы остры, его пасть широка;
Никто не сумел бы пробраться, пока
Там он стоял, или силой пройти,
Под Моргота темные своды войти.
Теперь, посмотри! Вдали кто-то без сил,
И им он замечен немедленно был,
По мрачной равнине устало бредет,
То постоит, то крадется вперед,
Все ближе подходит, стремясь не упасть,
Волк тот измучен, распахнута пасть;
Тень над ним медленно кругом парит,
Летучая мышь над равниной летит.
Такие здесь бродят и ночью и днем,
Ведь эта страна - их единственный дом;
Но странное чувство его наполняло,
Сомненье его в беспокойстве держало.
- Что за гибельный ужас и бедственный страх
Моргот поставил на страже в дверях,
Чтоб преградить всем входящим пути?
Дорогою долгой пришлось нам пройти,
Чтобы пасть смерти огромною дверью
Раскрылась меж нами и нашею целью.
Надежд у нас не было. Мы не свернем! -
Берен сказал на пути то своем,
Когда волколака глазами глядел
И ужас вдали необ'ятный узрел.
Направился он безнадежно вперед,
Вкруг черных провалов бездонных бредет,
Где Финголфин истерзанный рухнул в бою,
Судьбу пред воротами встретив свою.
Они пред воротами встали вдвоем,
Пока Кархарот в недоверье своем
На них посмотрел и, рыча, говорил,
И отзвук на арке слова повторил:
- Привет тебе ныне, о Драуглуин!
Не был давно ты здесь, мой властелин.
Да, и теперь твоя поступь странна,
Перемена печальная ныне видна
На тебе, повелитель, что был так суров,
Бесстрашным ты был среди быстрых волков,
И мчался огнем по лесам и пустыне,
Но ты от усталости клонишься ныне!
Должно быть, тебе было тяжко дышать,
Когда, словно смерть, смог Хуан удержать
За горло тебя? И какая звезда
Живым тебя снова вернула сюда -
Коль Драуглуин ты? Приблизься теперь!
Я ближе взгляну и узнаю, поверь.
- Кто ты, голодный безродный щенок,
Что только мешаешь и мне не помог?
Я Морготу спешную новость несу
От Саурона, что ныне в лесу.
В сторону! Внутрь я должен войти,
Иль доложить обо мне вниз иди!
Медленно страж у дверей тогда встал,
С сиянием мрачным в глазах он сказал,
С неспокойным рычанием: - Драуглуин,
Если то ты, то входи же один!
Но кто это рядом ползет стороной,
Прячется там у тебя за спиной?
Бессчетные твари на крыльях ползут
Туда и сюда, но я знаю всех тут.
Ее я не знаю. Эй, стой, вампир, стой!
Не нравишься ты мне и род целый твой.
Ну, говори, что за вести несешь
Для Короля, ты, крылатая вошь!
Разницы мало, я знаю ответ,
Войдешь ты в Ангбанда врата или нет,
Тебя ли прихлопну среди темноты
Иль крылья сломаю, чтоб ползала ты.
Огромный, он ближе навстречу шагнул,
Берена взгляд тут огнем полыхнул;
И волосы дыбом его поднялись.
Ведь запахи дивным потоком лились,
То ароматы бессмертных цветов
Из вечновесенних далеких садов,
Где ливнем прекрасным омыта страна
Валинора. И, где проходила она,
Где Тинувиэль эти струи текли,
Они из-под дьявольской шкуры плыли,
Не могли их внезапную нежность сокрыть
Заклятья, и тьма не могла заслонить,
И, если бы он их учуял потом,
То распознал бы. Знал Берен о том,
И вот он у адской самой цитадели
К битве готов. Друг на друга глядели,
С угрозой и гневом глядели одним
Ложный Драуглуин, Кархарот перед ним,
Когда, посмотрите! Там чудо свершилось:
Сила глубинная вдруг пробудилась,
С Запада дальнего дивная сила,
Тинувиэль она вдруг охватила
Внутренним пламенем. Шкуру вампира
Скинула в сторону, ласточкой мира,
Ночь разрезая, взлетела в рассвет,
И зазвенел, как пронзающий свет,
Голос ее, словно звуки трубы,
Звенящие тонко за гранью судьбы
Утром холодным. Накидку свою
Вскинула, словно бы дыма струю,
То словно плывущая тенью волна,
То всепоглощающий ветер, она
Ею взмахнула, шагнувши вперед,
И вот перед волка глазами плывет
Тень и неясная сонная мгла,
Звездным мерцаньем она потекла.
- О несчастный, замученный раб, засыпай!
Горькую жизнь ты свою забывай,
Вниз ты пади от беды и страстей,
Уйде же от голода, горя, цепей,
Падай в глубокую ныне ты тьму,
В сна бесконечную пропасть саму!
На один краткий час оборвется твой путь,
Жребий ужасный ты жизни забудь!
Глаза помутнели, он с шумом упал,
С грохотом, словно могучий обвал,
И на камнях распростерся во мгле.
Как мертвый, недвижно лежал на земле,
Был он повергнут, как молний стрела
Дуб необ'ятный повергнуть могла.
|
- XIV.
В огромную, эхом гудящую тьму,
Словно в могильную пропасть саму,
Словно в ужасный слепой лабиринт,
Где вечная смерть, притаившись, глядит,
Вниз по ужасным туннелям, что шли,
В темной угрозе смыкаясь вдали;
Вниз, к распростершимся горным корням,
Где пытка и мука скользят по камням,
Где нечисть кишит, где пылают огни,
Они в глубину опускались одни.
Обернулись на арки они полусвет,
Вдали она меркнет, и вот ее нет;
Грохот из кузниц теперь нарастал,
И ветер пылающий с ревом взлетал,
И паром зловонным все щели дышали.
Как тролли, фигуры резные стояли,
Они из породы оттесаны горной,
Словно насмешка над смертною формой;
Огромны они, словно стражи гробниц,
У всех поворотов угроза их лиц
В факелов свете неровном видна.
Здесь молотов грохот с вершины до дна,
Здесь словно бы камень о камень гранят;
Здесь издали снизу бессильно кричат
Средь вечного звона железных цепей
Пленники в муке бескрайней своей.
Хриплый и громкий послышался смех
Тех, кто себя ненавидит и всех;
И хриплое пение тут зазвучало,
Что души, как будто мечами, пронзало.
Отблеск алеет в раскрытых дверях
Огня, отраженного в медных полах,
А арки наверх, громоздясь, поднимались
Во мрак неизведанный, своды вздымались,
Окутаны дымом клубящимся, паром,
Пронзают их молнии ярким ударом.
В Моргота мрачный чертог, где держал
Пир он и жизни людей выпивал
Как кровь, тут они, спотыкаясь, вошли;
Дым затуманил их взор у земли.
Колонны ужасной опорой вставали,
Земные покровы они подпирали,
Искусною были покрыты резьбой,
Словно кошмары ночною порой;
Они поднимались стволами дерев,
В отчаянье корни свои уперев,
Тень от них - смерть, и проклятье - плоды,
Их ветви, как змеи, сплелись от беды.
Под ними, с мечами построившись в ряд,
Там Моргота черные орды стоят:
Огонь на клинках и на меди щитов,
Красное поле, как свежая кровь.
Под огромной колонною, тьмой вознесен,
Мрачный виднеется Моргота трон,
На полу умирающих тени видны:
Подножье его и добыча войны.
Его страшные слуги сидели при нем,
Балроги, облик их полон огнем,
Их волосы - пламя, их руки алы;
Волками свирепыми полны полы.
Над адской толпой, возвышаясь, сияли
Светом холодной и чистой печали
Те Сильмарилы, алмазы судьбы,
Что сжаты в короне кровавой борьбы.
Смотрите! Сквозь двери огромный провал
Кто-то внезапною тенью вбежал;
И Берен вздохнул - он один там лежал,
К камню прижавшись, неслышно дышал;
Взлетела летучая мышь в тишине
К огромным ветвям, что растут в вышине,
Средь дыма и пара взлетала она.
И, словно на грани у мрачного сна,
Едва ощутимая тень поднялась,
И тут беспокойством она пробралась,
Беду предвещая, и словно бы рок
Во мраке в толпе бесконечной потек,
Смех с голосами затихли в одну
Напряженную медленно тут тишину.
Сомнения тьма и бесформенный страх
Были теперь в их ужасных горах,
Все возрастая, в сердцах они тут
Услышали трубы, что громко поют
О забытых богах. Тогда Моргот сказал
И громом тотчас тишину разорвал:
- Тень, опускайся! Нельзя обмануть
Взор мой! И тщетно желать ускользнуть
От твоего Повелителя глаз.
Никто мой оспорить не смеет приказ.
Надежду с побегом едва ли найдет
Тот, кто незванно в ворота войдет.
Стой! Пока крылья не сжег тебе гнев,
Ты, что кружишься, те крылья надев,
Без мыши летучей внутри! Опустись!
И вот, над короной железною вниз
Кружась и во тьме содрогаясь, мала,
Берен увидел, сложила крыла
И перед троном упала она -
Слабая тень, беззащитна, одна.
Лишь Моргот великий туда заглянул
Темнеющим взглядом, он силы вернул,
Прижался к земле, заливал ныне пот
Шкуру его, но он тихо ползет
Под трона немыслимой той темнотой,
У ног его тени глубокой, густой.
Сказала Тинувиэль, голос дрожал,
Пронзительно он тишину разорвал:
- Меня привело лишь законное дело;
От Саурона твердынь я летела,
Чтоб Таур-ну-Фуина тень миновать,
Перед твоим мощным троном предстать!
- Твое имя, ты, пташка, здесь имени нет!
Саурон присылал уже новость в ответ
Недавно совсем. Так зачем ему ныне?
Зачем бы тебя он послал по пустыне?
- Я Турингветиль, и, взлетая, крылом
Тени бросаю на лике слепом
Тусклой луны обреченной земли,
Дрожащего Белерианда вдали.
- Обманщица ты, и не сможешь, поверь,
Мой взор обмануть. Так оставь же теперь
Обманную форму, одежду свою,
Стань в своем облике в руку мою!
И медленно преобразилась фигура:
Мыши летучей нечистая шкура
Освободилась и медленно пала.
Раскрытая аду, она там стояла.
И тьмою качались у тоненьких плеч
Волосы, смог ее плотно облечь
Плащ ее темный, и светом ночным
Волшебное платье мерцало под ним.
Видением страшным, преддверием сна
Тихо под своды проникла волна
Ароматов цветочных эльфийских, летя
Из долины эльфийской, где капли дождя
Сквозь воздух вечерный звенят серебром;
И жадно глядели, столпившись кругом,
Голодные твари, рожденные тьмой.
Руки подняв, со склоненной главой,
Она тихо запела, в напеве простом
Тема дремоты, охваченной сном,
И больше заклятий в ней были глубины,
Чем были когда-то у древней лощины
Мелиан песни, что дивны, легки,
Спокойны, бескрайни они, глубоки.
Взметнулись, погасли Ангбанда огни,
Умерли, в тьму превратились они;
Чертоги поникли под сводом своим,
Подземные тени катились по ним.
Звуки исчезли, движенья застыли,
Дыхания звуки слышны только были.
Во тьме полыхало лишь пламя одно:
Во взгляде у Моргота было оно;
Звук лишь один темноту разорвал:
Безрадостный Моргота голос сказал:
- То Лутиэн, Лутиэн то пришла,
Обманом вершатся у Эльфов дела!
Добро же пожаловать все же в чертог!
От каждого пленника будет мне прок.
Как там Тингол в своей яме сидит,
Откуда, как робкая мышь, он глядит?
Что там случилось с его головой,
Что заблудилось дорогой такой
Дитя его? Или не может найти
Лазутчикам все же получше пути?
Песня замолкла ее в этот миг.
- Путь, - она молвила, - долог и дик,
Не Тингол меня слал, и он даже не знает,
Восставшая дочь где отныне блуждает.
Но любая дорога и тропы везде
На Север ведут, и я ныне в беде,
Здесь, трепеща, и с обличьем простым,
Я перед троном склоняюсь твоим;
Ведь Лутиэн может песней своей
Даровать утешенье сердцам королей.
- И здесь ты остаться должна поневоле,
Да, Лутиэн, ныне в счастье и боли -
Боли, для тех подходящей судьбе
Рабов, что восстать порешили в борьбе.
Не должна ли ты с ними судьбу разделить
Трудов и работы? Иль должен разбить
Я тело твое, и погибнуть должна
Хрупкость твоя? И какая цена
Детской, ты думаешь, песне твоей,
Смеху? Ведь есть менестрели сильней
Во власти моей. Но могу отложить,
И дать еще время немножко пожить,
Недолго совсем, хоть была б дорогой
Лутиэн, что чиста и прекрасна собой,
Прелестной игрушкой на отдыха час.
Цветы средь садов вырастали не раз,
Такие, как ты, и всегда целовать
Их боги любили, чтоб после бросать,
Чтоб их аромат под ногами поник.
Но редко находим мы отдыха миг,
Наши труды тяжелы и трудны,
От безделья богов мы тут ограждены.
Кто б не попробовал поцеловать
Сладкие губы, иль, бросив, сломать,
Бледный, холодный цветок сокрушить,
Забавляясь, как боги, часы проводить.
А! Проклятье Богам! О неистовый голод,
О жажды слепой пожирающий холод!
Вы прекратитесь на миг потому,
Что эту добычу я ныне возьму!
В пламя огонь его глаз полыхнул,
Руку свою он вперед протянул.
Лутиэн отскочила, как тени волна.
- Не так, о король! - закричала она, -
Повелители слушают скромную трель!
Тоном своим ведь поет менестрель;
И кто-то сильнее, и кто-то слабей,
Но с песнею каждый приходит своей,
И выслушать надо немного любого,
Хоть нота груба и бессмысленно слово.
Но Лутиэн может песней своей
Даровать утешенье сердцам королей.
Слушай теперь! - Подхвативши крыла,
В воздух вспорхнула, проворна, мала,
От ладони его ускользнула, кружа,
Пред глазами его пролетела, дрожа,
И танец беспечный она соткала,
Над железной короной, танцуя, плыла.
И песня внезапно опять началась,
Там, словно капли росы, раздалась,
С небесных высот в этот сводчатый зал
Голос ее зачарованный пал,
И превратился он в бледный поток,
Что среди снов серебром ныне тек.
Взмахнула она тут летящим плащом,
И чары текут и сплетаются сном,
Пока она мчалась во тьме глубины.
Кружилась она от стены до стены
В танце, который все Эльфы земли
С этой поры сотворить не могли;
Тише скользит, чем летучая мышь,
Как ласточка, быстро, под сводами крыш,
И более странно, волшебно, прекрасно,
Чем Воздуха девы, что светятся ясно,
У Варды в чертогах находят приют,
Их крылья в ритмичном движении бьют.
Гордый Балрог склонился, склонился и Орк.
Глаза все закрылись, в дремоте весь полк;
Потухли огни, и спокойны сердца,
Но птицею пела она без конца,
Над тьмою кромешного мира, одна,
В экстазе волшебном кружилась она.
Закрылись глаза все, и только горели
Моргота очи, они лишь глядели
Удивленным и медленным взглядом кругом,
Их чары сковали в напеве своем.
Пошатнулась их воля, и пламени свет
Стал угасать, как под тяжестью лет,
И Сильмарилы тут светом живым
Засветились сиянием чистым своим,
Словно бы Севера звезды взошли
Над темным туманом усталой земли.
Сияя, внезапно упали огни,
Внизу на полу среди ада они.
Глава, что темна и мощна, наклонилась,
И, словно бы тучей гора заслонилась,
Плечи поникли, могучее тело
Обрушилось, словно гроза налетела,
Огромные скалы сметая дождем;
И Моргот простерся в чертоге своем.
Покатилась корона его по земле
Колесом громовым; все замолкло во мгле,
И так бесконечна была тишина,
Словно заснула Земли глубина.
Под троном, огромным и ныне пустым,
Змеи валяются камнем простым,
Там трупами волки лежат на полу;
Там Берен лежит, погруженный во мглу:
Ни мысли, ни сны и ни тени к нему
Не двинулись сквозь его разума тьму.
- Вставай, поднимайся! Пробил уже час,
Повелитель Ангбанда повержен сейчас!
Проснись, просыпайся, вдвоем только мы
Встретимся ныне пред троном средь тьмы.
Тот голос спустился в саму глубину,
Где был погружен он во сна тишину;
Ладонь, цветов мягче, цветов холодней,
Коснулась лица его, следом за ней
Забытье содрогнулось. Рванулся вперед
К пробуждению разум; он к свету ползет.
Он волчье обличье откинул скорей,
И поднялся он среди спящих зверей,
И, глядя на мрачный недвижимый вид,
Вздохнул, как живой, что в гробнице закрыт.
Почувствовал, как, его руки ища,
Прижалась к нему Лутиэн, трепеща,
Ее магия вышла, в ней не было сил,
Он быстро в об'ятья ее подхватил.
Он с изумлением видел у ног
Феанора алмазы, волшебный поток,
Белое пламя, что ныне сияло
В короне, что Моргота власть означала.
Сдвинуть огромный железный венец
Он сил не нашел, и тогда, под конец,
Безумными пальцами стал разгибать
Оковы, что цель продолжали держать,
Пока в его сердце тот день не закрался,
Когда поутру на траве он сражался
С Куруфином; из пояса мигом достал
Длинный тот нож, на колени он встал,
Попробовал лезвие, в давние дни
Его Гномы ковали, и пели они,
Работая в Ногроде медленно в ряд,
Где молоты падали, словно набат.
Железо, как щепки ему все равно,
Кольчуги он рубит, как льна полотно.
Алмаз был закован в железных клещах,
Но нож их разрезал, как будто бы прах,
Они, словно щепки, лежали в пыли.
Смотрите! Надежда Эльфийской земли,
Огонь Феанора, тот утренний свет,
Рожденный до лунных и солнечных лет,
Он вышел теперь из железных цепей,
Держал его Смертный в ладони своей.
Так Берен стоял. И алмаз он держал,
И свет его медленный чистый пылал,
В пламя сквозь смертную плоть превращаясь
И крови оттенком живой разливаясь.
Его сердце желало к судьбе подойти,
И из Ада бездонных глубин унести
Три камня бессмертных, и светлые силы
Спасти их от Моргота темной могилы.
Он снова склонился; ножом он взмахнул,
И тот по железным когтям полоснул.
Но соткан вокруг Сильмарилов был рок,
На плена он темную сеть их обрек,
Но не пришел еще час предреченный,
Из Моргота силы когда пораженной
В разрушение мира умчались они,
Пропали и брошены были огни
В пламени бездну, в пучину без дна,
Навечно их Времени скрыла волна.
Этот клинок из пронзающей стали
Предательством в Ногроде Гномы ковали;
Со звоном пронзительно-чистым потом
Он раскололся, и быстрым копьем,
Дротиком, вырвавшись, по лбу скользнул
Моргота спящего и полоснул
Страхом сердца. Ведь тогда застонал
Моргот, и голос - глубокий провал,
Ветер, что стонет от тяжести мук.
Вздох прокатился; дыхания звук
В чертогах пронесся, когда Орк и зверь
Беспокойно во сне повернулись теперь;
Балроги тут повернулись в сне,
Смутное, в дальней дали, в вышине,
Эхо в пещерах катилось с тоской,
Волчий холодный и тягостный вой.
|
- XV.
Вверх, через эхом гудящую тьму,
Как через могильную пропасть саму,
Вверх от простершихся горных корней,
Вверх от угрозы подземных камней,
Страх ныне бьется, как кровь, в их сердцах,
Ужас в ушах и кошмары в глазах,
Бежали они, и держал их испуг,
Эхом шагов разносился их звук.
И вот, вдалеке пред собой наконец
Увидели слабый и серый венец
Света, что падал, дрожа, средь теней,
Вниз от распахнутых Ада дверей.
Надежда проснулась и тут умерла -
К воротам раскрытым дорога вела;
Но ужас живой на дороге стоял.
Очнувшись, там бдительный волк наблюдал,
Мерцает в глазах его красное пламя;
Угрозой стоит Кархарот над дверями,
Ждущая смерть, этот жребий слепой;
Пасть его полна могильною тьмой,
Его зубы остры, и пылает язык,
Чутко следил, чтоб никто не проник,
Чтобы любой, кто торопится вспять,
Не смог из Ангбанда вовек убежать.
Кто силой иль хитростью сможет теперь
Вырваться, если на страже тот зверь?
Издали он их шаги услыхал,
Запах неясный в туннелях витал;
Раньше приход их учуял, чем страх
Они увидали угрозой в дверях.
Он, потянувшись, дремоту стряхнул,
И в изумлении после взглянул.
Спешили они, и он прыгнул на них,
Вой его в арках отдался глухих.
Немыслимо быстрым его был удар,
Быстрее он всех укрощающих чар;
Вперед тут в отчаянье Берен вскочил
И Лутиэн вмиг собой заслонил,
Он, беззащитный, теперь защищать
Эльфийскую деву стремился опять.
Левой рукой его горло он сжал,
Правую руку в ударе поднял -
Правую руку, в которой насквозь
Сильмарила святого сиянье лилось.
Как огневых блеск мечей, полыхнул
Оскал Кархарота, и мигом сомкнул
Хватку свою на руке у него,
У запястия зубы зажав самого,
Кости и жилы он вмиг прокусил,
Слабую смертную плоть проглотил;
В безжалостной глотке, нечистой такой,
Алмаз этот ныне сокрылся святой.
К О Н Е Ц
Блаженны нищие духом, ибо их есть НЕЛЬЗЯ
Совесть придумали злые люди, чтобы она мучила добрых.
Пинок под зад - сулит восторг полета
Последний раз редактировалось Мирддин; 18.08.2018 в 19:47.
|
Шеди. ты всё это прочитал? 
Ваши права в разделе
Линейный вид
